Оливия Уэдсли - Песок

Все эти годы он ждал, зная, что придет настоящая любовь, а теперь…

Он никогда не знал, что ревность может быть таким безмерным страданием. Он презирал за это других, считал это слабостью, а теперь он видел Каро и Гамида вместе, представлял себе выражение его глаз, слышал тон его голоса…

Часы проходили. Наступил рассвет, и громкая молитва правоверных арабов вознеслась к небу. Караван сделал привал, и они подкрепились финиками и кофе. Затем они снова двинулись в путь по безграничным песчаным равнинам, где изредка росли чахлые кустарники и желтые груды песка образовали волнистые дюны. Далеко на востоке возвышалась темная цепь невысоких гор. Жара все возрастала.

Вдруг, неизвестно откуда, из золотисто-голубоватой дали показалась кучка всадников, направляясь к каравану. Роберт отдал какое-то распоряжение. Верблюды остановились, и арабы собрались около них.

— Набег, — коротко объяснил Роберт брату. — Достань свой револьвер. Люди очень храбрые, посмотри на них.

Сфорцо оглянулся и увидел темные, мрачные лица арабов, готовящихся к бою. Холодная решимость, дикая ненависть светились в их глазах, жажда крови и битвы искажала их лица.

Нападающие врассыпную приближались к ним и начали стрелять. Один из арабов был ранен. Пуля попала в одного верблюда, затем в другого. С диким криком нападающие налетели на караван. Два араба упали со своих коней, которые встали на дыбы от испуга.

Роберт выстрелил в предводителя нападающих — высокого всадника в белом одеянии, расшитом золотом. Тот покачнулся и упал с лошади. Арабы перешли в наступление. Сфорцо и Роберт дрались в их рядах.

Сфорцо почувствовал острую боль в руке, увидел, как Роберт упал на колени, потом снова поднялся и бросился вперед. Около Сфорцо упал сраженный пулей человек. Затем он услыхал слово «буря», после которого наступила внезапная тишина. Он оглянулся. Нападающие исчезли.

Роберт схватил его за руку.

— Самум! — прокричал он и бросился на землю, потянув его за собой.

Сфорцо показалось, что на них надвигается высокая стена песку. Он лежал около Роберта, и горячий песок засылал ему рот, глаза, мешая дыханию и паля огнем. Ветер свистел, принося с собой непроницаемые облака песочной пыли. Затем наступила тишина. Кругом не слышно было ни звука.

— Все прошло, наконец, — раздался голос Роберта, охрипший, еле слышный.

Сфорцо поднялся, и вслед за ним поднялись арабы. Роберт осмотрел свою лошадь, затем, перевязав раны у своих людей, велел собираться в дальнейший путь.

Когда Роберт подошел к брату, он воскликнул:

— Ты ранен?

Он осмотрел раненую руку Сфорцо, залил рану йодом и тщательно перевязал ее.

— Вот теперь все в порядке.

— Очень больно, — не то с улыбкой, не то с гримасой сознался Сфорцо.

— Рана легкая и скоро заживет, — уверял его Роберт.

Затем он добавил:

— Мы опоздали и не доберемся сегодня до нашей цели. Я отдал распоряжение остановиться на ночь в оазисе Орназа. Люди устали.

Сфорцо подошел к своему верблюду. Караван отправился в дальнейший путь.

— Сегодня, — сказал Гамид, — я покажу вам настоящую жизнь пустыни.

Он посмотрел на Каро, освещенную яркими лучами солнца, и загадочная улыбка мелькнула на его губах.

Каро глядела на розы, распускающиеся золотистыми венчиками.

— Вы знаете, у меня сегодня последний свободный день, — сказала она рассеянно. — В субботу я уезжаю в Каир, и завтрашний день мне придется провести в приготовлениях к отъезду.

Гамид молча посмотрел на нее, любуясь ее белоснежной кожей, мягким блеском ее волос, нежными, белыми руками, которые притрагивались к лепесткам красных и желтых роз. Кровь сильно билась в его жилах, когда он думал о ней, о ее нежной красоте, которая сводила его с ума.

Он оглянулся вокруг; голубело далекое небо, в желтом блеске сверкала пустыня. Он мечтал о движении, о быстром беге в сияющую даль. Его лошадь терлась головой о его плечо. Он обнял красивую голову и погладил ее.

Одетый в костюм для верховой езды, Гамид уговаривал и Каро переодеться.

— Это самый удобный костюм, — убеждал он, — хотя часть пути вам придется проехать на верблюде в паланкине.

— Я, пожалуй, переоденусь, — согласилась Каро. — Но мы должны вернуться к десяти часам. Сариа будет очень беспокоиться, если мы опоздаем. Иначе нельзя. К десяти часам я должна быть дома. Так заявила мне Сариа.

— Прекрасно, — согласился Гамид.

Ожидая Каро, он нервно закуривал папиросу за папиросой и бросал их, не докурив до конца. Ему не пришлось долго ждать, но ему казалось, что время тянется бесконечно. Он нервничал, но ни на одно мгновение не колебался, правильно ли поступает. Он не хотел задумываться над этим вопросом, он лишь мечтал о выполнении своего желания, самого страстного желания, которое он испытывал когда-либо в жизни.

Он никогда не мечтал ни об одной женщине так, как мечтал о Каро. Она была недоступной в своем холодном спокойствии и не сознавала своей власти над ним, что лишь усиливало его страсть. Он был слишком умен, чтобы не понимать, что, кроме дружбы, она не испытывала к нему никаких других чувств, и ее ровные дружеские отношения усиливали ее очарование. Он знал, что страсть еще никогда не просыпалась в ней, но что такие женщины, как она, были способны любить глубокой, пламенной любовью.

Каро вышла в сад и подошла к лошадям. Гамид посадил ее в седло, вскочил на лошадь, и они выехали в пустыню по направлению к востоку.

Каро помахала хлыстом Сариа, которая вышла в сад, чтобы, по обыкновению, проводить свою госпожу. Они быстро удалились, и фигура Сариа скрылась из виду.

— Как дивно все вокруг: воздух, небо, пустыня, поездка, которая предстоит нам. Куда вы везете меня, Гамид?

— В мой лагерь. Я хочу показать вам его. Я думаю, что мы сможет вернуться к десяти часам.

В его голосе прозвучала нотка, удивившая Каро.

Она обернулась и внимательно посмотрела на него. Гамид громко рассмеялся, и его беспричинный смех смутил ее.

— Почему вы смеетесь? — спросила она.

— Я вспомнил слова Сариа, которая назначила час вашего возвращения.

Они ехали некоторое время молча, пока не оставили деревню далеко позади.

— Мы никогда еще не ехали этой дорогой, — заметила она.

— Нет, — коротко ответил Гамид.

Они продолжали путь молча.

Пламенные краски заката загорались в небе, когда Гамид внезапно обернулся к ней и невольно воскликнул:

— Как вы красивы!

Слова сорвались с его губ, словно крик наболевшей души.

Каро посмотрела на него, улыбаясь. Его восторженное замечание не оскорбило ее, потому что казалось таким искренним.

— Как вы молоды, — ответила она шутя.

Гамид покраснел.

Выражение его лица смягчилось: