Станислав Китайский - Повесть Спеши строить дом

Эксперт пожал плечами и сплюнул.

— А утром таблички не было? — спросил следователь.

— Да вроде не было. Точно не скажу, — засомневался Витязев.

— Не было, — твердо сказал Просекин. — Точно, не было. Я бы увидел. Ее кто-то потом повесил, чтобы с толку сбить. Надо отпечатки пальцев снять.

— А вы что предлагаете, товарищ участковый? — не слушая его, спросил следователь, поняв, что места для шуток здесь нет.

— Ждать предлагаю. Здесь догонять — дело дохлое.. Ждать надо, — твердо сказал Баянов.

— Чего ждать? Или кого ждать?

— А хрен его знает. Ждать, и все!

— Кутузов! — сказал в его адрес Размыкин. — Что ж, будем ждать. Дотемна осмотрим место происшествия. Да смотрите, осторожнее. Завтра еще раз осмотрим. Палатку тоже надо будет осмотреть. Все надо осмотреть. А ничего не хочется. Хочется только спросить у вас, уважаемые, — обратился он к Витязеву и Владимиру Антоновичу: — А был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было?

— Был, — ответил за них Баянов. — Был мальчик, сорока пяти лет. А куда делся? Из палатки пропало что-нибудь?

Этого ни Витязев, ни тем более Просекин не знали.

Размыкин огородил предполагаемое ложе тесьмой и объявил, что всем предстоит некоторый променаж. Он разбил группу на три пары — эксперта поручил Витязеву, Баянову придал Алексея, а сам припарился к Владимиру Антоновичу с тем, чтобы провести предварительный осмотр местности хотя бы в коротком радиусе. Он тут же назвал всем примерные ориентиры района, который надо было прочесать сначала вдоль речки, а потом поперек.

— Если обнаружите какие-либо следы, огородите их. Если найдете труп, близко не подходите, зовите меня. Ходить парами, друг от друга не дальше четырех-пяти шагов.

— Не доверяете? — подметил Леха.

— Не доверяю. Никому из вас троих не доверяю. Еще вопросы? Нету. Тогда пошли. Держаться на расстоянии видимости.

— Слышимости, — поправил его Архангел. — На расстоянии слышимости. Увидеть мы друг дружку не увидим, особенно в чаще.

Следователь согласился с ним.

— Вы думаете, что-нибудь найдем? — спросил Владимир Антонович, когда они-оказались одни.

— Вряд ли. Но следы можем обнаружить. Хоть какие-то. Не улетел же труп по воздуху.

Размыкин пытался во время поиска поговорить с Владимиром Антоновичем об исчезнувшем покойнике, но вскоре понял, что это было исключено. Непролазная чаща — стомережкая сеть из черемухи, тальника и елочек, где пробраться можно было только сжав зубы и приглушенно матерясь, сменялась высокой, по пояс, кочкой, так искусно замаскированной шелковистой осокой, что провалы обнаруживались только под ногой, когда ухнешь туда со всего размаха. Какие тут разговоры! Несколько раз Размыкин с Владимиром Антоновичем натыкались на свежие козьи лежки, нашли пару гнездовий ястреба-тетеревятника с остатками птичьих перьев и костей на мху, подняли глухаря, но ни медвежьих, ни человечьих на бродов не обнаружили.

У других результаты были не лучше. Променаж явно затягивался. Пары то сходились, то разбредались слишком широко, перезвукивались.

Бессмысленность прочесывания была ясна всем. Следователю яснее других. Он знал, что если убийца даже наступит на труп, то не издаст ни звука, а шагающий рядом не заметит ничего: рослый Витязев несколько раз на его глазах, в трех метрах, исчезал в осоке, будто испарялся, и возникал снова, как чудотворное явление. Но распоряжение не отменялось.

Наконец эта адская работка была закончена, и все снова собрались на месте, где был обнаружен утром Чарусов.

— Все, больше ни шага! — заявил эксперт, падая на гальку, — сейчас подохну. Верно говорят: бог создал лес, а дьявол болото. Здесь дивизию можно спрятать, не то что труп. Собаку надо, Анатолий Васильевич.

И все согласились, что собака незаменима.

— А может, Тришка уже на таборе? — спросил Витязев Владимира Антоновича. Владимир Антонович устало хмыкнул и отвернулся: он и сам придумывал и отвергал версию за версией, но такой глупости понять не мог.

— Серафим Иннокентьевич, идите с людьми на табор, поработайте, — сказал Архангелу следователь. — Считайте, что постановление о производстве обыска вынесено. А мы тут уж с Леонидом Федоровичем. С богом! Владимир Антонович, вы останьтесь, возможно, пригодитесь. По крайней мере, к табору проведете. А пока посидите, отдохните.

Владимир Антонович отошел в сторонку и лег.

— И чем могу? — спросил Леонид Федорович, когда они остались со следователем вдвоем.

— Чем? Да ничем. Вот пофотографируем, зальем пастой следы, порисуем, составим протокол... Все так, для очистки совести. Здесь сплошные негативные обстоятельства, как пишут в учебниках. Единственное, что помогло бы нам, так это сплошное прочесывание местности. Попробуй-ка прочесать! А надо будет... Но это уже не ваша забота, Леонид Федорович. Простите, что заставил вас мучиться. Вообще-то вы могли бы уйти, шофер нас будет ждать до десяти, но вы заблудитесь. Так что лучше остаться. Как вы думаете, что здесь произошло?

— Это думайте вы. Вы — следователь. Я только полагаю, что ни Просекин, ни Витязев не убивали Чарусова.

— И почему вы так думаете?

— Потому, что не убивали. Не те они люди. Кому надо было, тот и убил. Только не они. А труп, думаю, кто-то по речке спустил. Речка быстрая, спустить легко. Подцепи сучком и только направляй по течению. Он теперь, может, уже вон где!.. Здесь надо будет копать и копать. И ни до чего не докопаешься.

Это вы, Леонид Федорович, зря. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. А зачем переоделся Витязев, как вы полагаете?

— Ничего я не полагаю. У него и спросите... Вон еще вроде бы след, у борщевика. Да у пучки, у пучки, это она — борщевик... Я думаю, он переоделся только потому, что захотелось переодеться. А может, из соображения собственной безопасности. Вы замечали, что на людей в военной форме покушений почти не бывает? Вот то-то! Здесь психология: военный, он под охраной народной любви, дорогой Анатолий Васильевич. Вы в солдатах были?

— Это надо понимать, служил ли я в армии? — переспросил Размыкин, снимая круговую панораму и досадуя на облако, закрывшее закатное солнце. — Вот чего не знаю, того не знаю. Вообще-то я уже на шпалах — ношу звание майора.

— Майора?

— А что тут такого? Вон Витязев — полковник, а не старше меня. Светила мне и вторая звездочка, но не выдержал, не получилось. Я ведь, Леонид Федорович, многостаночник: был и «кумом», и начальником режима. И оперативником. Все было.

— Примите мои сочувствия!

— Да не в сочувствии дело, Леонид Федорович. Я жил интересно, но хлопотно. Не сочувствия достоин, а восхищения. Вы знаете, почему люди в разведку идут? Знаете, конечно. Высокий патриотизм, желание наилучшим образом послужить идее, принести максимальную пользу и так далее. Все это, конечно, так. Но здесь есть и еще один момент. Это возможность наибольшей самореализации как актера. Сыграть на сцене или в кино Штирлица — это одно, но для настоящего артиста это пшик!.. Сыграть, когда зрители, они же и участники спектакля, готовы в любую секунду, как только ты выйдешь из образа, поднять тебя на ножи — это совсем другое. То, что приходится играть нам, а я считал себя тоже разведчиком, да и был им, не сыграть ни одному народному. Правда, популярность не та, да и самоперерасход значительно больше. А компенсации почти никакой. Устаешь. И я сейчас вроде как на отдыхе.