Жан Жионо - Король без развлечений

Об ангеле разговора не было, но зато прозвучало немало других предположений. Когда вернулись ни с чем Берг и двое других браконьеров, отлично знавшие все места, где можно было спрятаться, заговорили о проделках дьявола. Причем говорили так упорно, что в следующее же воскресенье кюре специально по этому поводу прочел проповедь. Услышали ее очень немногие — несколько любопытных старушек, а остальные сидели по домам. Кюре сказал, что дьявол был ангелом, черным, но все же ангелом. То есть, если бы он хотел заняться Мари Шазотт, он устроил бы все иначе. Среди его клиентов немало женщин, и они никуда не пропадают, даже наоборот. Если бы дьявол захотел заняться ею, он не украл бы Мари Шазотт. Он бы ее…

В этот момент с улицы послышались два выстрела из ружья и два крика. Снег падал не меньше, чем в предыдущие дни, и не только не перестал падать ради воскресенья, а, наоборот, даже усилился, и в десять часов утра было так темно, словно наступило время вечерни.

— Не двигайтесь, — сказал кюре своим десяти или двенадцати застывшим от страха старушкам.

Он спустился с кафедры и пошел открывать дверь. Был он статным, красивым мужчиной и своей фигурой заслонил весь дверной проем. На площади перед Церковью никого не было.

— Что случилось? — крикнул кюре громко, чтобы его услышали те, кого он смутно различал сквозь снег в окнах придорожного кафе.

Те вышли и сказали, что ничего не знают.

— Тогда идите сюда, — сказал кюре. — Видите, я в облачении и в обуви с пряжкой. Здесь женщины, их надо будет развести по домам.

Провожая тетку Мартуну, Берг и двое других мужчин, попивавших перед этим аперитив в придорожном кафе, повстречали группу растерянных людей, в центре которой стоял тот, кто стрелял. Это был некий Раванель, и фамилия его сохранилась (как, впрочем, и фамилии всех тех, о ком я говорю), потому что он чуть было не оказался замешанным в драму и по иным причинам, а не только из-за выстрела из ружья, заставившего кюре резко оборвать проповедь о дьяволе. Кюре был прав. Речь шла не о дьяволе. Дело было гораздо хуже.

Мартуна живет недалеко от Пелузеров. Как раз на углу, где булочная Фаго, где начинается улица, потом переходящая в дорогу, а затем в тропу, которая поднимается к Черному лесу. Местечко чудное, дома, дома и между домами — садики с цветниками и огороды. Дело было зимой, да еще такой суровой, снег шел без перерыва больше месяца и, конечно, занес все сады и огороды. Так что дома стояли, словно расставленные кем-то, на расстоянии двадцати метров друг от друга в ровной и белой степи.

Там-то, перед своим собственным амбаром, этот недотепа Раванель и стоял, дрожа от злости, с двумя своими ближайшими соседями. Когда Берг благоразумно забрал у него ружье, в котором еще оставался один патрон, Раванель рассказал:

— Я сказал малышу (малыш этот был Жорж Раванель, ему тогда было лет двадцать и, если судить по тому Раванелю, что водит сейчас грузовики и приходится внуком тому самому Жоржу, то малыш этот был не таким уж и маленьким), так вот, я сказал малышу: «Пойди, посмотри, чего там поросята делают». Оттуда слышался какой-то ненормальный визг (сейчас поймете почему). Он вышел. Завернул за угол, вон там, три метра отсюда. Хорошо еще, что я остался перед дверью и посмотрел в окошко. Вижу: он заходит за угол. Только завернул, слышу — кричит. Выхожу. Заворачиваю за угол. Вижу: он лежит на земле. Секунды через две заметил, что там, наверху, между домом Ришо и домом Пелу, какой-то человек пробежал к амбару Гари. Я скорей заскочил домой, схватил ружье и в него стрельнул, когда он поднимался к часовенке. А оттуда он спустился к дороге, что проходит в ложбине.

Жорж был уже на ногах, его ввели в дом и дали выпить ему немного настойки иссопа, [3] Многолетнее растение, содержащее эфирное масло. (Примеч. ред.). чтобы он пришел в себя. И вот что он рассказал:

— Завернул я за угол. И ничего не увидел. Ничегошеньки. На голову мне кто-то набросил большой платок, взвалил меня на плечо, как мешок, и понес. А я, когда набрасывали на меня платок, то пригнул голову и рот-то у меня остался свободным, а платок хоть и душил, но не совсем, и когда меня понесли, то я смог крикнуть. Меня скинули на снег, и я еще услышал, как отец сказал: «О, мать честна!» И тут он выстрелил из ружья.

До свинарника он так и не дошел, а там какой-то шум продолжался. Мы пошли посмотреть и увидели что-то неслыханное: одна свинья была вся в крови. Если бы кто-то попытался зарезать ее, было бы понятно. Так нет! Ее всю искололи, ран сотню нанесли, если не больше, наверное, острым, как бритва, ножом. И раны-то большей частью не простые, а какими-то зигзагами: то змейкой, то кривулями, полукружьями по всей коже и глубокие-глубокие. Кто-то явно удовольствие получал.

Вот этого понять невозможно! Ну, совсем непонятно и так противно! Раванель оттирал свинью снегом, а на коже ее тут же опять появлялись пятна крови, точь-в-точь буквы какого-то непонятного языка. Все это выглядело до того зловещим, просто даже угрожающим, что Берг, уж на что спокойный и рассудительный человек, сказал: «Ну, сволочь, попадешься ты мне». И пошел за снегоступами и ружьем.

Но одно дело хочется, а другое — что из этого получается!.. Берг вернулся ни с чем, когда уже стемнело. Он нашел следы, причем кровавые, и шел по ним. Человек был ранен. Капли крови на снегу были свежие, очень отчетливые. Ранен тот человек был скорее всего в руку, потому что следы были нормальные, шел он быстро и след оставлял неглубокий. Кстати, и времени Берг не потерял, шел не больше, чем с полуторачасовым опозданием. И он был лучшим следопытом, ходил по снегу быстрее всех в деревне; на ногах у него были снегоступы, и его подгоняла злость, но перед ним были только ровные следы и капли крови на свежем снегу — ничего другого он так и не увидел. След вел напрямик к темному лесу и упирался в отвесный склон горы Жокон, где и пропадал в низких облаках. Да, в облаках. Тут нет никакой загадки или намека, что, дескать, речь идет о каком-то божестве, или каком-то полубоге, или четвертьбоге. Берг — человек прямой. Если он говорит, что след пропал в облаках, значит он точно исчез в облаках, затянувших склоны гор. Не забудьте, что погода не исправилась и что, пока я вам рассказываю, туча по-прежнему отрезает стрелу колокольни на уровне букв флюгера.

И тут уже разговоры пошли не только о Мари Шазотт, дескать, ах, Мари Шазотт, Мари Шазотт! Тут ведь оказалось, что и Раванель Жорж чудом избежал опасности (едва не погиб), что и любой другой мог попасть в беду, и вы, и я в том числе! Любой житель деревни, которую начал окутывать черный воскресный вечер. Те, у кого нет ружья (а есть в деревне и вдовьи семьи) провели очень плохую ночь. Впрочем, те семьи, где не осталось мужчин и не было слишком малых детей, пошли ночевать в те дома, где были крепкие мужчины и оружие. Особенно — в тот конец деревни, где живут Пелузеры.