Жан Жионо - Король без развлечений

— Это от трубки, — сказал он.

— Ты что, кладешь трубку прямо на свой фланелевый жилет?

— Нет, просто я набиваю ее слишком плотно, и когда зажигаю, немного горящего табака вываливается.

— Набивай поменьше, из одной делай две.

— Или набивай побольше и выкуривай три, — сказал он.

— Почему, — спросила я, — или есть причины спешить?

— Да нет, причин никаких нет, — ответил он. — А кстати, ты не подумала о твоей тридцатилетней женщине?

— А чего там думать, — говорю я. — Если хочешь, можно хоть сейчас поехать за ней.

— Куда?

Я-то место знаю очень хорошо. Говорю ему:

— Просто надо поехать в Гренобль. У меня там хватает знакомых, есть из кого выбирать.

— Прекрасно, — говорит он. — Одной заботой меньше.

— А это тебя заботит? — спросила я.

— Вовсе нет, — ответил он.

И вот однажды, в сильный мороз, надевает он полушубок, шапку, берет снегоступы и говорит:

— Приготовь-ка мне чего-нибудь на ужин. Пойду прогуляюсь, подышу воздухом.

А я говорю:

— Подыши, но не очень — воздух сегодня ядреный. И скажи, что бы ты хотел, чтобы я приготовила?

— Капустный суп, — говорит, — да сходи к этой старой ведьме Ансельмии, не найдется ли у нее одна — другая куропатка. Я знаю: она ставит силки. И сделай капустную запеканку в печке, с панировкой. В такую погоду я готов есть капусту с капустой и капустой заедать. А в Сен-Бодийо, наверняка, ее не будет.

— Собираешься съездить к госпоже Тим?

— Может, надо сказать ей про тридцатилетнюю женщину, — говорит он. — Что ты думаешь на этот счет?

— Думаю, надо, — отвечаю ему. — Знаешь, что я еще думаю об этом?

— Скажешь — узнаю, — отвечает.

— Думаю, что напугаю Ансельмию до того, что она даст мне шесть куропаток. И еще думаю, что, кроме капустной запеканки, приготовлю в сметане сушеных грибов, и еще думаю подготовить спальню на третьем этаже, зажгу там камин и положу в постель грелку. Потому как, сдается мне, что, если ты заговоришь о тридцатилетней женщине, то под вечер привезешь сюда госпожу Тим собственной персоной.

— Рассуждение, не лишенное здравого смысла, — говорит. — Только вот не понимаю, зачем тебе шесть куропаток?

— Две тебе, две госпоже Тим и две мне, — говорю. — Или ты думаешь, что я буду на кухне есть, а?

— А разве кухня не твое почетное место? — сказал он, осторожно отступая, словно опасаясь чего-то.

Я бросила ему вдогонку свой деревянный башмак.

Что госпожа Тим прискачет, я нисколько не сомневалась. Не могла я только сказать, в котором часу.

Рассчитывала так: «Приедут в сумерки. Он доберется туда, пообедает. Поговорит с ней после обеда; потом выпьют кофе. Она прикажет запрячь сани. И часам к четырем будут здесь».

Но в три часа я уже услышала бубенцы. Наверное, она не дала ему кофе или попили наспех.

Никаких распоряжений Бувару госпожа Тим не дала. Выскочила из саней, как двадцатилетняя, вошла ко мне на кухню:

— Расскажите-ка мне все, — говорит.

Вид у нее был заинтригованный.

— Я ведь не для прусского короля жарила куропаток, — сказала я. — Так что давайте без спешки и не слишком громко! Для вас приготовлена постель, и часов в семь я положу в нее медную грелку. Я уже постелила вам свежие простыни, надушенные лавандой, и все прочее. Отпустите Бувара домой. Вы останетесь ужинать с нами. Поговорим обо всем. А то ведь и Бувар мерзнет на улице, и ехать в Сен — Бодийо после куропаток и беседы — значит рисковать свернуть себе в потемках шею. К тому же мы или ни о чем не успеем поговорить, или поговорим плохо. Поверьте, лучше остаться и здесь переночевать.

Через пять минут Бувара как не бывало, он просто исчез с лица земли. Если бы не следы полозьев у дверей, можно было подумать, что госпожу Тим принес сюда Святой Дух.

— И это еще не все, — сказала я ей. — Терпение и время делают больше, чем сила и страсть. До ужина больше ни слова. Или вы хотите говорить об этом, готовя капустную запеканку? Нет. Через часок я выставлю тех трех старичков, что засиделись у камелька. Закрою двери — и вся ночь будет наша. Поставим стол вот здесь, посередине, и в тепле и уюте посидим втроем. Я зажгу большую лампу. И, музыканты, вперед! Так-то оно будет лучше. Согласны? А пока, если хотите, наденьте передник и почистите штучки три сельдерея, идет? Сделаем салат.

Она проделала все самым симпатичным образом, и я сказала:

— Ну вот, видите, как хорошо быть послушной. За это хозяйка угостит вас шоколадным ликером.

Мы сидели и тихо попивали ликер, когда пришел Ланглуа.

— Не стесняйтесь, продолжайте, — сказал он.

— А для тебя припрятана бутылочка рома, в буфете. Нет, не эта, эта — для посетителей, а вон та, что рядом с пакетом сахара. Его тоже можешь положить сюда, вдруг захочешь капать ром на сахар. И не рассчитывай, что здесь тебя будут слуги обслуживать, любовь моя.

Не скажу, что шутила я так уж хладнокровно. Я малость приналегла на крем-ликер еще до приезда моих двух компаньонов. Надо было нервы успокоить.

Кстати, после третьей рюмочки, от которой госпожа Тим сперва отказалась, но потом выпила, я поняла, что она находит мои действия правильными. Она начала уже мило улыбаться, и я почувствовала, что вот-вот она скажет:

«Ну так, давайте, рассказывайте».

Я приложила палец к губам:

— Молчок. Еще налить?

— Чуть-чуть.

Ланглуа залпом выпил три полные рюмки рома подряд. Это был белый ром, я выдерживала его в кедровом бочонке и время от времени наливала оттуда в бутылку только для него одного.

— Ух, жарко! — сказала госпожа Тим.

Я пошла выпроваживать моих троих старичков, гревшихся у печки.

— Как, уже? — удивился папаша Ламбер, — так еще же только пять часов.

А я говорю:

— У меня люди.

— А мы что, не люди? — отвечал он.

— Другие люди, — говорю.

— Не понимаю.

— Ну и не понимайте, а пока идите греться к своей снохе.

— Я лучше спать пойду.

— Вот-вот, — говорю. — Приятных снов.

— У меня никогда не бывает приятных снов.

— Ну тогда делайте, что хотите.

— Если я могу делать, что хочу, — говорит, — то я остаюсь здесь.

— Ну все, хватит!

После их ухода я посыпала мокрых опилок и подмела пол, особенно возле печки. Эти свиньи плюют где попало! Госпожа Тим хотела мне помочь, но я отняла у нее веник:

— Нет, — говорю, — лучше откройте большой шкаф и выньте скатерть.

Только не хватало, чтобы она еще занималась плевками стариков! Мне совсем этого не хотелось — такая молодая в общем еще женщина… Вот в чем наше преимущество. Мы свои годы прожили, можно теперь покомандовать.

Я посыпала свежих опилок, особенно возле печки, туда мы и перетащили стол, поближе к теплу. После первых же съеденных кусков госпожа Тим, естественно, спросила:

— Ну, теперь объясните мне, что он пытался мне сказать.