Генрих Клейст - Обручение на Сан-Доминго

— Тони! — воскликнула мать, подбоченившись и глядя на нее широко раскрытыми глазами.

— Разумеется! — отвечала Тони, понижая голос. — Что сделал нам этот юноша, — который к тому же и не француз по происхождению, а, как мы от него узнали, швейцарец, — чтобы мы, как разбойники, напали на него, убили и ограбили? Да и распространяются ли обвинения, которые предъявляют здесь к плантаторам, и на ту часть острова, откуда он пришел? Не видно ли по всему, что он, напротив, — благороднейший, прекраснейший человек и что он отнюдь не сочувствует тем несправедливостям, в которых негры могут упрекнуть его соплеменников?

Старуха, наблюдавшая странное выражение лица девушки, могла выговорить дрожащими губами лишь, что она удивлена. Она спросила ее, в чем же провинился тот молодой португалец, которого недавно свалили с ног под воротами ударами палиц. Она спрашивала, какое преступление совершили те два голландца, которые три недели тому назад пали у них на дворе под пулями негров. Она хотела бы знать, какое обвинение можно было предъявить тем трем французам, да и стольким другим одиночным беглецам из белых, которых с начала восстания казнили в их доме при помощи ружей, копий и кинжалов.

— Клянусь небом! — сказала дочь, вскочив в диком порыве. — Напрасно напоминаешь ты мне обо всех этих ужасах! Зверства, в которых вы заставляли меня участвовать, давно возмущали мое внутреннее чувство; и чтобы отвратить от себя праведный божий гнев, клянусь тебе, что я скорее готова десять раз умереть, чем допустить, чтобы у этого юноши, пока он живет в нашем доме, хотя бы один волос упал с головы.

— Ну, что же, — сказала старуха с внезапно появившимся выражением уступчивости, — пусть он уезжает! Но когда вернется Конго Гоанго, — добавила она, вставая и собираясь выйти из комнаты, — и узнает, что у нас в доме переночевал белый, то ты будешь отвечать за то сострадание, которое побудило тебя, наперекор его строжайшему приказу, дать беглецу возможность продолжать свой путь.

После этого заявления, в котором, несмотря на кажущуюся кротость, прорывалось скрытое озлобление старухи, девушка, немало потрясенная, осталась в комнате одна. Ей слишком хорошо была известна ненависть старухи к белым, чтобы она могла поверить, будто последняя упустит такой случай утолить свою злобу. Страх, как бы та не послала немедленно на соседние плантации за неграми, чтобы захватить их гостя, побудил ее тотчас одеться и поспешить за матерью в нижний этаж. В то время как старуха с расстроенным видом отошла от буфета, у которого она, видимо, чем-то была занята, и села за прялку, Тони стала перед прибитым к двери приказом, в котором, под страхом смертной казни, неграм запрещалось предоставлять белым кров и защиту, и, как бы охваченная страхом и словно сознавая свою вину, вдруг обернулась и упала к ногам старухи, которая, как она знала, наблюдала за нею сзади. Охватив ее колени, она умоляла простить ей безумные слова, которые она позволила себе произнести в защиту их гостя; оправдывалась своим полусонным состоянием, когда мать, застав ее в постели, неожиданно сообщила ей свой план, как его обмануть, и заявила, что, безусловно, готова предать его каре, установленной законами страны, согласно которым он должен быть уничтожен. Старуха после минутного молчания, во время которого она пристально глядела на дочь, сказала:

— Клянусь небом, это твое заявление спасло ему жизнь на сегодняшний день! Ибо, ввиду твоей угрозы взять его под свое покровительство, отравленное кушанье, которое предало бы его, по крайней мере мертвого, в руки Конго Гоанго, согласно его приказу, было уже готово. — С этими словами она встала и вылила за окно горшок с молоком, стоявший на столе.

Тони, не верившая своим глазам, с ужасом глядела на мать. Старуха тем временем снова уселась и, подняв все еще стоявшую на коленях девушку, спросила, что могло за одну ночь так изменить весь образ ее мыслей? Долго ли она оставалась у гостя вчера после того, как приготовила для него ванну, и много ли с ним говорила? Однако Тони, которая в волнении тяжело вздыхала, ничего не отвечала на эти вопросы или отвечала неопределенно; опустив глаза, стояла она, держась за голову, и ссылалась на приснившийся ей сон; но достаточно было для нее одного взгляда на грудь ее несчастной матери, сказала она, поспешно наклоняясь и целуя ее руку, чтобы вспомнить всю бесчеловечность той породы, к которой принадлежал их гость; отвернувшись и спрятав лицо в ее фартук, Тони уверяла, что, когда прибудет негр Конго Гоанго, мать убедится в том, какая у нее преданная дочь.

Бабекан еще сидела, погруженная в раздумье, недоумевая, что могло вызвать непонятную страстность девушки, как в комнату вошел гость с письмом в руке, написанным им у себя в спальне, в котором он приглашал своих родных провести несколько дней на плантации негра Конго Гоанго. Он весело и приветливо поздоровался с матерью и дочерью и, передавая записку старухе, попросил немедленно отправить кого-нибудь в лес и позаботиться о его спутниках согласно данному ему обещанию. Бабекан встала и с выражением беспокойства сказала, кладя письмо в шкаф:

— Сударь, мы вас попросим немедленно вернуться в вашу спальню. Вся дорога полна отдельными отрядами негров; от них мы узнали, что генерал Дессалин направляется с войском в эти края. Этот дом, открытый для всякого прохожего, не может служить вам безопасным убежищем, если вы не скроетесь в вашей спальне, выходящей окнами во двор, и не затворите самым тщательным образом двери и оконные ставни.

— Как, — воскликнул гость в удивлении, — генерал Дессалин?..

— Не спрашивайте, — перебила его старуха, три раза стукнув палкой по полу, — в вашей спальне, куда я последую за вами, я вам все расскажу.

Гость, которого старуха почти вытолкала из комнаты с выражением живейшей тревоги, обернулся еще раз уже в самых дверях и воскликнул:

— Но нельзя ли, по крайней мере, послать к моим родным — ведь они ждут меня — кого-нибудь, кто бы их?..

— Все будет сделано, — снова перебила его старуха, в то время как входил вызванный ее стуком незаконнорожденный мальчик, с которым мы уже познакомились; и тогда мать приказала Тони, которая стояла против зеркала, повернувшись спиной к гостю, чтобы та взяла из угла корзину с провизией; после чего мать, дочь, их гость и мальчик отправились наверх, в его спальню.

Здесь, покойно расположившись в креслах, старуха рассказала, как всю ночь на горах, замыкающих горизонт, виднелся огонь костров генерала Дессалина, — обстоятельство, соответствовавшее действительности, хотя до настоящего времени в этой местности еще не показывался ни один негр из армии Дессалина, продвигавшейся к Порт-о-Пренс с юго-запада. Ей удалось этим возбудить в госте сильнейшую тревогу, которую она, однако, вслед за тем постаралась рассеять заверением, что даже в случае назначения этого дома под постой она сделает все от нее зависящее для его спасения. После его неоднократных и настойчивых напоминаний о ее обещании помочь при этих обстоятельствах его семейству хотя бы продовольствием она взяла из рук дочери корзину и, передавая ее мальчику, приказала ему отправиться в близлежащие горные поросли, к пруду Чаек, и передать корзину расположившемуся там семейству их гостя-офицера; при этом пусть он добавит, что сам офицер жив и здоров и что его сострадательно приняли в свой дом друзья белых, которые за свое сочувствие им сами много потерпели от чернокожих. Затем она поручила сказать им, что, как только большая дорога очистится от шаек вооруженных негров, которые ожидаются в скором времени, будут приняты меры к тому, чтобы предоставить убежище в этом доме и всему семейству.