Эмиль Золя - Праздник в Коквилле

Марго в свои шестнадцать лет была сильна, как мужчина и, прекрасна, как знатная дама. Она слыла за девушку, которая обращается со своими вздыхателями очень надменно и сурово.

Теперь, когда вы узнали все: и о двух пощечинах, и о дерзости Дельфина, и о гневе Марго, вам станут понятны причины бесконечных коквилльских пересудов.

Однако некоторые поговаривали, что в глубине души Марго вовсе уже не так сердилась, видя, как вертится возле нее Дельфин.

Дельфин был небольшого роста, с золотистой от морского загара кожей, с гривой кудрявых белокурых волос, которые лезли ему на глаза и сзади спускались на самую шею. Несмотря на тонкую фигуру, он был очень силен и мог поколотить человека втрое толще себя. В деревне болтали, что он иногда исчезал и проводил ночь в Гранпорте. Это давало девушкам повод называть его оборотнем и обвинять в «разгульной жизни», — под этим туманным выражением явно подразумевались всякого рода неведомые наслаждения.

Марго, говоря о Дельфине, всегда не в меру горячилась.

А он улыбался про себя, прищурив на нее узкие блестящие глаза, и меньше всего придавал значения ее пренебрежению и запальчивости.

Он то проходил под самой дверью ее дома, то, крадучись, скользил вдоль кустарника и стерег ее целыми часами, с терпением и хитростью кошки, подстерегающей синицу.

И когда она внезапно замечала его возле себя — порой так близко, что его присутствие угадывалось по теплоте дыхания, — он не пытался убежать. Лицо его принимало такое грустное и нежное выражение, что она невольно останавливалась, задыхаясь от смущения, и о своем гневе вспоминала лишь тогда, когда Дельфин был уже далеко.

Если бы отец увидел ее в этот момент, он наверняка дал бы ей еще одну оплеуху.

Так дальше не могло продолжаться.

Она напрасно божилась, что в один прекрасный день Дельфин получит от нее обещанную пару пощечин; когда он был тут, ей никак не удавалось улучить момент, чтобы их влепить,

И нашлись люди, которые заговорили, что не к чему ей столько болтать об этих пощечинах, ведь счет-то им она ведет в конце концов сама!

Тем не менее никто не высказывал предположения, что она станет когда-нибудь женой Дельфина. Ее нерешительность объясняли снисходительностью кокетливой девушки. Ну, а что касается брака с одним из Маэ, нищим мальчишкой, у которого вряд ли найдется даже полдюжины рубашек, чтобы внести свою долю в хозяйство, — подобная свадьба показалась бы всем чудовищной.

Злые языки намекали, что Марго не прочь погулять с Дельфином, но уж замуж за него она не пойдет наверняка.

Богатая девушка имеет право развлекаться, как ей вздумается; но если у нее голова на плечах — глупостей она не наделает.

В конце концов весь Кджвилль заинтересовался авантюрой, гадая, как повернется дело: или Дельфин получит свои две пощечины, или Марго уступит и где-нибудь в укромном углублении скалы позволит ему расцеловать себя в обе щеки. Любопытно будет взглянуть.

Одни стояли за пощечины, другие — за поцелуи. Коквилль волновался.

Лишь двое из всей деревни, священник и полевой сторож, не склонялись ни на сторону Маэ, ни на сторону Флошей.

Полевой сторож, — никто не знал его имени, а прозывали его Императором, вероятно потому, что он вышел из служивых царствования Карла X, — был высокий, сухой человек. Ему в сущности никогда не приходилось всерьез оберегать здесь общественные владения, ибо скалы были голы, а ланды — пустынны.

Некий супрефект, который ему когда-то покровительствовал, создал для него эту синекуру, и теперь, никем не тревожимый, он спокойно тратил здесь свои годы и крохотное жалованье.

Что касается аббата Радигэ, то он принадлежал к тем недалекого ума священникам, от которых епархия стремится поскорее избавиться, законопатив их в какую-нибудь грязную дыру.

Он вел жизнь честного крестьянина, вскапывал свой крохотный садик, отвоеванный у скалы, курил трубку и наблюдал, как растет его салат. За ним водился единственный грешок, он которого он старался всеми силами освободиться: будучи лакомкой по природе, он частенько поедал макрели и выпивал сидру больше, чем мог вместить.

Вместе с тем аббат Радигэ был истинным отцом для своих прихожан. Чтобы доставить ему удовольствие, они время от времени являлись в церковь послушать мессу.

Священник и полевой сторож долго держались в стороне. Но, наконец, пришлось вмешаться в дело даже им: теперь Император взял сторону Маэ, а аббат начал поддерживать Флошей. Отношения осложнились еще больше.

Жизнь Императора проходила с утра до вечера в безделье, от скуки он занимался только тем, что считал выходившие из Гранпорта лодки. Занятие это утомило его, и он решил взять на себя функции сельской полиции.

Стать приверженцем Маэ заставил его тайный инстинкт общественной безопасности. Император начал теперь брать сторону Фуасса против Тюпэна, пытался захватить на месте преступления Бризмотта и жену Рыжего и особенно старательно закрывал глаза на Дельфина, когда тот проскальзывал во двор к Марго.

Но самое неприятное было то, что его вмешательство приводило к крупным ссорам между ним и Хвостом — деревенским мэром и его непосредственным начальником.

Уважая дисциплину, полевой сторож выслушивал упреки мэра, но затем снова поступал по своему усмотрению, и это дезорганизовало общественную власть Коквилля. Всякого, кто проходил мимо сарая, на котором красовалась вывеска «Мэрия», сразу оглушали громкие пререкания.

В другом лагере действовал аббат Радигэ, примкнувший к торжествующим Флошам, и они буквально засыпали его восхитительной макрелью. Аббат втихомолку поощрял сопротивление жены Рыжего и грозил Марго адским пламенем, если она позволит Дельфину хоть пальцем до себя коснуться.

Одним словом, наступила полная анархия: армия возмутилась против гражданских властей, религия стала пособницей утех буржуазии, целый народ численностью в сто восемьдесят человек начал сам себя пожирать в этой дыре, перед лицом необозримого моря и беспредельного неба. Во взбудораженном Коквилле только один Дельфин сохранял свой смех влюбленного парня, которому наплевать на все, лишь бы Марго принадлежала ему.

Он ловил девушку, как ловят в силки зайца. Несмотря на свой несколько странный вид, он был очень рассудителен и предпочитал повенчаться в церкви — тогда блаженство будет длиться вечно.

Однажды вечером, на тропинке, где Дельфин ее подстерегал, Марго решилась, наконец, поднять на него руку. Но она так и замерла, вся залившись румянцем, потому что, не дожидаясь удара, Дельфин схватил эту грозящую ему руку и начал неистово целовать.

Заметив, что она дрожит, он прошептал:

— Я люблю тебя. Хочешь быть моей?