Сергей Сеничев - Александр и Любовь

Мы вряд ли преувеличиваем. Уход их «нашего сына» колоссально перепахал внутренний мир Блока. Тема смерти, гибельности, хрупкости человеческой жизни уже доминирует в его стихах месячной давности. И еще целых два года он не сможет задвинуть ее в дальний угол. А, может быть, не сделает этого и вообще никогда.

Апрель. Предложенный верховным драматургом тест пройден. За дальнейшей ненадобностью мальчик был забран обратно на небеса. Блоки выходят на следующий круг их общего земного ада. После рождения и смерти ребенка они опустошены, раздавлены. Первая спасительная мысль -поехать весной в Италию, исцелиться ее красотой и искусством. Старинный способ, испытанный на себе множеством русских.

Тут мы позволим себе еще одно принципиальное замечание по поводу конъюнктуры в подавляющей части материалов, предлагаемых советским блоковедением. Не красящие образа поэта факты, как и всё, что не работает на увековечение величия образа, элементарно вымарывались из биографии. Даже в знаменитом очерке М.А.Бекетовой ни малейшего упоминания о мальчике по имени Митя нет. Ее дневниковые записи максимально полно воссоздают нам события той ужасной недели. А в очерке тетушка «отправляет» Блоков за границу по куда более прозаической причине: «. но в конце концов напряженная работа, частые публичные выступления и бесконечные разговоры на важные темы утомили Блока»... Формулировка-то, формулировка какова: «бесконечные разговоры на важные темы»» - ну просто какой-то литр никотина для бедной среднестатистической лошади!!!

И, сами понимаете, «в феврале 1909 года уже чувствуется в его письмах к матери упадок настроения».

Мы не случайно заговорили о нечистоплотности официального блокознания. Мы хотим, чтобы вы представляли себе, из какого рода обтекаемых форм приходится выуживать - да, нелицеприятную подчас - правду о происходившем на самом деле.

И это наше хотение необыкновенно корыстно.

Подпав под безумное обаяние всей этой неоднозначной истории отношений поэта и его любимой, мы очень хотим докопаться до логики их поступков. Хотя бы там, где объяснять те или иные повороты судьбы уже ничем кроме логики нельзя. И когда нас заносит в аккуратно выжженные предшественниками пространства, нам не остается ничего, кроме как обращать внимание на всякий черт те как спасшийся от зачистки случайный предмет под ногой. Будь то ненароком оброненное в дневнике слово, стихотворная строчка или несоответствия в воспоминаниях очевидцев.

И если наше рвение кажется вам излишне пристрастным - что ж: сделаем вид, что никакого Мити не было. Что один утомился, а другая. ну, заскучала, что ли.

И вот Блоки погружаются в сборы. И вскоре получены заграничные паспорта, проданы музею этюды Александра Иванова из наследства Менделеева, и выручены деньги на поездку. Люба за границу рвется. Александр Александрович просто не возражает.

Настроение у него какое-то вынужденно чемоданное. И поздним вечером 14 апреля супруги отбыли в международном экспрессе по маршруту «Петербург - Вена -Венеция»...

«Галопом по Европам» - срифмует совсем по иному поводу уже в середине века другой советский поэт, автор заклинания «мы пионеры - дети рабочих» и провозвестник близящейся, да все никак не наступающей эры светлых годов. А каламбур-то и впрямь хорош. И как нельзя более точно характеризует оздоровительную прогулку Саши с Любой по Италии с Германией.

Эту двухмесячную вылазку Блоков за границу смело можно назвать настоящим турне. Судите сами: Венеция, Равенна, Флоренция, Сеттиньяно, Перуджа, Ассизи, Фолиньо, Сполетто, Орвьетто, Сиена, Пиза, Марина ди Пиза, Милан, Франкфурт-на-Майне, Бад Наугейм (!), Рейн, Кельн, Берлин. Впечатляет уже один только перечень мест пребывания. Возможно, решение развеять печаль именно в Италии было лучшим из доступных им в ту пору лекарств. Именно в Италию собирались они еще три с половиной года назад. Туда же звал тогда Любу и неугомонный Белый. Да и на Сашуру там могло повеять чем-то далеким и теплым - из самого детства. То есть, если вы спрашиваете нас - мы такой выбор Блоков очень даже одобряем.

Покинув отнявший у них Митю город, они уже через пару дней обосновались в уютной венецианской гостинице неподалеку от Сан-Марко - любимой площади многих русских поэтов. Собственно говоря, одной только Венеции им могло бы хватить на оба месяца.

С первого же дня начались хождения по ста восемнадцати островам, разделенным сто шестнадцатью каналами. Бродили вместе, бродили поодиночке. Веригина утверждала, что «великое искусство эпохи Возрождения исцелило - возродило Любу, что «Блок свидетельствует об этом. Обоим было хорошо в Италии. Там они снова - Жених и Невеста». Действительно, в записной книжке Блока значится: «Люба опять помолодела и похорошела. Бегает. Ее называют синьориной (барышней), говорят - какая красивая, за обедом мы говорим как-то тихо («шепчутся как влюбленные»)».

Она - в парижском фраке, он - в венском белом костюме и венецианской панаме. Но боимся, Валентина Петровна снова слишком уж поспешно выдает желаемое за действительное. Иначе чем объяснить, что влюбленные голубки всё чаще расходятся по утрам в разные стороны?

Первое время Блок исправно осматривает картинные галереи, археологические музеи, бесчисленные церкви. Сотни полотен, фресок, скульптур, строений.

Из занятного: «Очень многие мои мысли об искусстве здесь разъяснились и подтвердились, - сообщает он в том же письме, - Я очень много понял в живописи и полюбил ее не меньше поэзии за Беллини и Боккачио Боккачино, окончательно отвергнув Тициана, Тинторетто, Веронеза и им подобных (за исключением некоторых деталей)». Имеющим какое-то представление о произведших на него впечатление мастерах, становится ясно, что перед нами откровенный поклонник прозрачной прямолинейности и незатейливой красочности. Спорить о вкусах - дело, конечно, неблагодарное. Но, живи Блок сегодня, это был бы большой поклонник сентиментальных телесериалов, начисто отвергающий Бергмана, Феллини, Тарковского «и им подобных». Конечно, это не принципиально. Это всего лишь один из ракурсов Блока, оставленных нам им самим. Но понемногу изобилие шедевров начинает утомлять поэта. И вскоре он уже пишет матери: «Рассматриваю людей и дома, играю с крабами и собираю раковины.».

Счастливый «жених» не станет уединяться в Венеции на побережье. Блоку хочется жизни, живого, и он находит их ... в крабах на солнечном взморье, а не в тенях великих венецианцев.

Блок самым откровенным образом коротает время.

Следом была Равенна - захолустный городок, ставший некогда волею судеб столицей Западной Римской империи. Здесь они мимоходом. Так - прогулка по Дантевским местам по пути во Флоренцию. И, между прочим, впечатления от этого сонного городишки у Блока весьма лестные. У саркофагов и гробниц мало общего с так возлюбленной им жизнью (крабами, скажем), но Равенну он хвалит. И в этом весь Блок: ему необходим определенный ритм смены очарований. Долгое пребывание перед глазами одного и того же, будь это даже Венеция, поэта утомляет, разохочивает. Чего уже говорить о женщинах.