Бернард Маламуд - Идиоты первыми

— Доктор дома? — спросил профессор.

— Сейчас узнаю.

— Пожалуйста, попросите его принять меня на минуту. Я живу в этом же доме, двумя этажами выше.

— Si, signore [12] Хорошо, синьор ( итал. ). .— Она покосилась на Розу и прошла в комнаты.

К ним вышел доктор-итальянец — невысокий пожилой человек с бородкой. Профессор раза два встречался с ним в подъезде их жилого дома. Доктор застегивал манжету рубашки.

— Простите, что беспокою вас, сэр, — сказал профессор. — Это моя служанка, она в некотором затруднении. Ей хотелось бы определенно знать, в положении она или нет. Вы не могли бы ее посмотреть?

Доктор взглянул на него, потом на Розу — та прижала платок к глазам.

— Пусть пройдет ко мне в кабинет.

— Благодарю вас, — сказал профессор, и доктор наклонил голову.

Профессор поднялся к себе. Через полчаса позвонил телефон.

— Pronto [13] Слушаю! ( итал. ). .

Звонил доктор.

— Нет, беременности нет, — сказал он. — Она просто перепугана. Кроме того, у нее больная печень.

— Вы уверены, доктор?

— Да.

— Благодарю вас, — сказал профессор. — Если вы ей выпишете лекарство, пожалуйста, пришлите счет мне. И за визит тоже.

— Хорошо, — сказал доктор и повесил трубку.

Роза вошла в кабинет.

— Доктор вам сказал? — спросил профессор. — Никакой беременности нет.

— Пресвятая дева помогла! — сказала Роза.

— Да, вам повезло.

И, стараясь говорить спокойно, профессор сказал, что ей придется уйти.

— Мне очень жаль, Роза, но я просто не могу, чтобы меня постоянно вмешивали в такие дела. Меня это расстраивает, мешает работать.

— Понимаю, — сказала она и отвернулась.

Раздался звонок. Это пришел Армандо, маленький худощавый человек в длинном сером пальто. Его широкая черная шляпа была лихо заломлена, усики у него были маленькие, а глаза темные и тревожные. Он снял шляпу.

Роза сказала ему, что уходит отсюда.

— Позвольте тогда помочь вам с вещами, — сказал Армандо. Он пошел с ней в комнатку для прислуги, и они завернули все вещи Розы в газету.

Когда они вышли из комнаты — Армандо с кошелкой, Роза с коробкой от обуви, завернутой в газету, профессор отдал ей остатки ее жалованья.

— Мне очень жаль, — повторил он, — но я должен подумать о жене и о дочке: они приезжают через несколько дней.

Она ничего не ответила. Армандо, с окурком сигареты в зубах, предупредительно открыл ей двери, и они вышли вместе.

Позже профессор обследовал комнату для прислуги и увидел, что Роза забрала все свои вещи, кроме туфель, которые он ей подарил. Когда приехала его жена, она перед Днем благодарения подарила туфли швейцарихе, а та, поносив их с неделю, отдала своей невестке.

Он просыпается, чувствуя, что отец стоит в передней и прислушивается. Прислушивается к тому, как он встает и ощупью ищет брюки. Не надевает туфли. Не идет есть на кухню. Смотрится в зеркало, зажмурив глаза. Час сидит на стульчаке. Листает книгу, не в силах читать. Прислушивается к его мучениям, одиночеству. Отец стоит в передней. Сын слышит, как он прислушивается.

Мой сын чужой, ничего не говорит мне.

Я открываю дверь и вижу в передней отца. Почему стоишь тут, почему не идешь на работу?

Потому что взял отпуск зимой, а не летом, как обычно.

И проводишь его в темной вонючей передней, следя за каждым моим шагом? Стараешься угадать, чего не видишь? Какого черта шпионишь за мной все время?

Мой отец уходит в спальню и немного погодя украдкой возвращается в переднюю: прислушивается.

Иногда слышу его в комнате, но он со мной не разговаривает, и я не знаю, что с ним. Я, отец, в ужасном положении. Может быть, он когда-нибудь напишет мне письмо: Милый папа…

Гарри, милый сын, открой дверь. Мой сын узник.

Моя жена уходит утром к замужней дочери, та ждет четвертого ребенка. Мать готовит, убирается у нее, ухаживает за тремя детьми. Беременность у дочери проходит тяжело, высокое давление, и она почти все время лежит. Так посоветовал врач. Жены целый день нет. Она боится за Гарри. С прошлого лета, когда он закончил колледж, он все время один, нервный и погружен в свои мысли. Заговоришь с ним — в ответ чаще всего крик, а то и вообще никакого ответа. Читает газеты, курит, сидит у себя в комнате. Изредка выходит погулять.

Как погулял, Гарри?

Погулял.

Моя жена посоветовала ему пойти поискать работу, и раза два он сходил, но, когда ему предлагали место, отказывался.

Не потому, что не хочу работать. Я плохо себя чувствую.

Почему ты плохо себя чувствуешь?

Как чувствую, так и чувствую. По-другому не могу.

Ты нездоров, сынок? Может быть, покажешься врачу?

Я же просил меня так не называть. Здоровье мое ни при чем. И я не хочу об этом говорить. Работа меня не устраивала.

Устройся куда-нибудь временно, сказала ему моя жена.

Он кричит. Все временно. И так, что ли, мало временного? Я нутро свое ощущаю как временное. Весь мир временный, будь он проклят. И работу вдобавок временную? Я хочу не временного, а наоборот. Но где возьмешь? Найдешь где?

Мой отец прислушивается на кухне.

Мой временный сын.

Она говорит, что на работе мне будет легче. Я говорю, не будет. В декабре мне стукнуло двадцать два, я получил диплом в колледже, и что им можно подтереть, известно. Вечерами я смотрю новости. Изо дня в день наблюдаю войну. Большая дымная война на маленьком экране. Бомбы сыплются градом. С грохотом взмывает пламя. Иногда наклоняюсь и трогаю войну ладонью. Мне кажется, рука отсохнет.

У моего сына опустились руки.

Меня призовут со дня на день, но теперь я не так тревожусь, как раньше. Не пойду. Уеду в Канаду или куда смогу.

Его состояние пугает мою жену, и она с удовольствием уезжает утром к дочери, ухаживать за тремя детьми. Я остаюсь с ним дома, но он со мной не разговаривает.

Позвони Гарри и поговори с ним, просит дочку моя жена.

Как-нибудь позвоню, но не забывай, что между нами десять лет разницы. По-моему, он смотрит на меня как на вторую мать, а ему и одной довольно. Я любила его маленького, но теперь мне трудно общаться с человеком, который не отвечает взаимностью.

У нее высокое давление. По-моему, она боится звонить.

Я взял две недели отпуска. Я продаю марки на почте. Я сказал директору, что неважно себя чувствую, — и это правда, — а он предложил мне отпуск по болезни. Я ответил, что не настолько болен, просто нуждаюсь в небольшом отпуске. Но моему другу Мо Беркману я объяснил, почему беру отпуск: беспокоюсь за сына.

Лео, я тебя понимаю. У меня свои волнения и тревоги, Когда у тебя подрастают две дочери, не ты хозяин своей судьбы, а она над тобой хозяйка. А все-таки жить надо. Пришел бы в пятницу вечерком на покер. Компания у нас хорошая. Не лишай себя хорошего отдыха.