Джек Лондон - Первобытный зверь

— Вы сказали, что у него умерла жена, а дети у него были? — спросил Стьюбенер.

— Да, один ребеночек. Он его держал на руках в тот день.

— Это был мальчик?

— Как я могу это знать!

Тогда Сэм Стьюбенер принял окончательное решение, и ночь застала его в пульмановском вагоне, мчавшем его в дикие дебри Северной Калифорнии.

Ранним утром поезд извергнул Стьюбенера на станции Дир-Лик, и ему с добрый час пришлось потоптаться на месте, пока не открылись двери кабачка. Нет, содержатель кабачка ничего не знал о Пэте Глэндоне, никогда не слыхал о нем, и если он и живет в этих краях, то, верно, где-нибудь подальше, в глуши. Не слыхал ничего о Пэте Глэндоне и единственный завсегдатай этого заведения. В гостинице Стьюбенеру также ничего не удалось добиться. Он напал на след, только когда открылись лавка и почта.

— О да, Пэт Глэндон живет в наших краях. Вы должны поехать по направлению к Альпайну, это миль сорок отсюда. Альпайн — стоянка дровосеков. От Альпайна вам придется проехать верхом до Антилоповой Долины и перебраться через перевал к Медвежьему Ручью. Пэт Глэндон живет где-то за этим ручьем. В Альпайне, верно, уж знают, где именно. Да, конечно, с ним живет и молодой Пэт. Лавочник сам видел его. Он года два назад был как-то в Дир-Лике. Старый Пэт лет пять не показывался здесь. Он покупал свои запасы в лавке и платил всегда чеками. Он был уже весь седой. Странный, чудной старик. — Больше лавочник о них ничего не знал, но ребята в Альпайне дадут ему все остальные указания.

Стьюбенер был вполне удовлетворен. Молодой Пэт Глэндон существовал столь же несомненно, сколь и старый Глэндон, и оба они жили где-то в этой глуши. Эту ночь импресарио провел на стоянке дровосеков в Альпайне и ранним утром поднялся по горной тропе к Антилоповой Долине. Он проехал перевал и спустился к Медвежьему Ручью. Он ехал весь день по самой дикой и суровой местности, какую когда-либо видел, и на закате свернул к Долине Пинто. Тропа была настолько крута и узка, что он не раз предпочитал сойти с лошади и идти пешком.

Было одиннадцать часов ночи, когда он сошел перед бревенчатой хижиной. Два громадных охотничьих пса приветствовали его лаем. Затем Пэт Глэндон открыл дверь, бросился ему на шею и ввел его в хижину.

— Я знал, что вы приедете, Сэм, мой мальчик, — говорил Пэт, ковыляя по комнате, разводя огонь, приготовляя кофе и поджаривая большой кусок медвежатины. — Малый сегодня дома не ночует. У нас мясо подходило к концу, и он, как солнце село, ушел на охоту. Но я больше ничего не скажу. Подождите, пока вы его не увидите. Он к утру вернется, и вы его испытаете. Перчатки здесь. Но подождите — вы его увидите.

Что касается меня, то я — человек конченый. Мне в январе исполнится восемьдесят один год — это хороший возраст для бывшего боксера. Но я всегда берег свое здоровье, Сэм, никогда поздно не засиживался и не жег свечи с двух концов. Моя свеча была чертовски хороша, и я ею умело пользовался, вы должны признать это, глядя на меня. Я и малого научил тому же. Что вы скажете о двадцатидвухлетнем парне, который ни разу в жизни не прикасался к спиртному и никогда еще не курил. Вот он какой! Он ростом — великан и всегда вел нормальный образ жизни. Подождите судить, пока вы не были с ним на охоте. Вы, налегке, будете изнемогать от усталости, а он как ни в чем не бывало будет тащить все снаряжение, да и громадного зверя в придачу. Он — дитя вольного воздуха и ни зимой ни летом не спал еще под крышей. Он всегда спал на воздухе — так я воспитал его. Единственное, что меня смущает, — как он будет спать в городе и как перенесет табачный дым на арене. Дым — это убийственная штука, когда на арене ловишь ртом воздух. Но довольно, Сэм, мой мальчик. Вы устали, и вам, наверно, хочется спать. Подождите, вы его увидите — вот и все.

Но Пэтом Глэндоном овладела старческая болтливость, и он долго не давал Стьюбенеру сомкнуть глаз.

— Он, этот малыш, пеший может загнать оленя, — начал Пэт снова. — Отличная тренировка для легких — охотничья жизнь. Он не много знает о другой жизни, хотя и почитывал по временам кое-какие книги да разные стишки. Он совершенно нормален — вы это увидите сразу, как только на него взглянете. В нем — крепкая, старая ирландская закваска. Иногда он несет всякую околесицу, и я боюсь, что он верит во всяких волшебниц, фей и прочий вздор. Он любит природу, как никто, и боится больших городов. Он много читал о них, но самый большой город, какой он в своей жизни видел, — это Дир-Лик. Он находит, что города следует уничтожить — в них слишком много людей. Тому прошло два года, он тогда в первый и последний раз увидел локомотив и поезд.

Частенько меня смущает мысль, что я ошибся, воспитывая его среди природы. Это воспитание дало ему силу, выносливость и жизненный дух дикого бычка. Ни один выросший в городе человек не сможет с ним справиться. Я готов допустить, что Джеффри в свои лучшие годы мог слегка утомить его, но только слегка. Малый может переломить его, как соломинку. А с виду этого никак не скажешь. В этом-то и заключается чудо. Он на первый взгляд покажется вам лишь красивым, неотесанным малым — все дело заключается в качестве его мускулов. Но подождите, вы увидите его, вот и все.

У мальчика есть странное тяготение к цветам, небольшим лужайкам, к озаренным луной соснам, ветреным закатам и восходам с вершины старой Бальди. Он постоянно рисует всякие картинки и читает «Люцифер или ночь». Эти стихи он достал у рыжей учительницы. Но это все только по молодости лет. Он втянется в борьбу, едва примется за нее, но будьте готовы ко всяким сюрпризам в первые дни жизни в большом городе.

Старик помолчал.

— Прекрасный знак: он робеет перед женщинами. Они не скоро станут поперек его дороги. Он не может понять этих созданий и пока чертовски мало встречался с ними в наших горах. Эта учительница там, в Сэмсон-Флэте, набила ему голову всей этой стихотворной чушью. Она здорово втюрилась в малого, а он и не подозревал об этом. У нее были прекрасные волосы — она не здешняя была, а оттуда, снизу, из долины, — и она со временем пришла в полное отчаяние и бегала за ним, потеряв всякий стыд. И что вы думаете, сделал малый, когда понял в чем дело? Он перепугался, как кролик. Он забрал с собой одеяла, охотничье снаряжение и удрал в высокие леса. Я с добрый месяц не видал его, а затем он как-то прокрался ко мне, как стемнело, и удрал до солнечного восхода. Он и поглядеть не хотел на ее письма. «Сожги их», — сказал он. Я их и сжег. Дважды приезжала она верхом из Сэмсон-Флэта, и мне было жаль это юное создание. Она проголодалась по мальчугану — это было видно по ее лицу. Три месяца спустя она бросила школу и поехала к себе домой, тогда мальчуган вернулся, и мы снова зажили вместе.