Анри Шарьер - Папийон

Да, здесь трудно, очень трудно зарабатывать на жизнь. Гитту, Малыш Луи и Жуло далеко не дураки, а как надрываются, чтоб заработать по пять долларов в день. Нет, прежде чем думать о заработках, надо научиться жить как свободный человек. Я сидел в тюрьме с 1931 года, сейчас 1942-й. После такого долгого перерыва все проблемы с ходу не решить. Главное, знать, с чего начинать, какие-то азы. Простым ручным трудом я никогда не занимался. Когда-то разбирался в электротехнике, но теперь любой, даже самый средний специалист понимает в этом деле куда больше меня. Единственное, что я мог пообещать самому себе, — быть честным и не сворачивать с этой дороги, чего бы это ни стоило. Вернулся домой я часа в четыре.

— Ну что, Папи, как тебе воздух свободы? Небось сладок, а? Как погулял?

— Хорошо, Гитту. Прошелся по району, поглазел.

— А китайцев не видел?

— Нет.

— Да они во дворе. Надо сказать, они не пропадут, эти твои дружки. Уже заработали сорок долларов. Хотели, чтоб я взял себе двадцать. Я, конечно, отказался. Поди, пообщайся с ними.

Куик рубил капусту для поросенка, а Ван Ху мыл осла, который, замерев от наслаждения, стоял неподвижно, как статуя.

— Ну как ты, Папийон?

— Нормально. А вы?

— Мы собой довольны. Сорок долларов заработали.

— Интересно, как?

— В три утра поехали за город. С нами был еще один китаец, у него с собой было двести долларов. И мы накупили помидоров, салата, баклажанов и разных других овощей. И еще цыплят, яиц и козьего молока. Потом поехали на базар в гавань. Сначала местным продавали, а потом подвалили американские моряки, и мы им спустили все остальное. Они были так довольны и товаром, и ценами, и тем, что завтра на базар можно не ехать. Они сказали, что будут ждать прямо у ворот порта и все оптом купят. Вот деньги. Ты у нас главный, так что держи!

— Ты же знаешь, что деньги у меня есть, Куик. Мне не надо.

— Бери деньги, или работать больше не будем.

— Слушай, эти наши французы горбатятся за какие-то несчастные пять долларов в день. Давай раздадим каждому по пять и еще внесем пятерку на еду. Остальное надо отложить, чтобы потом отдать долг этому вашему китайцу.

— Ладно.

— Завтра поеду с вами.

— Не надо. Ты спи. Если есть охота, можешь подойти к семи к главным воротам в порт.

— Договорились.

Все мы были счастливы. Теперь мы были уверены, что можем сами зарабатывать на жизнь и не быть в тягость нашим друзьям. Наверное, Гитту и его товарищи, несмотря на всю их доброту, уже беспокоятся, скоро ли мы сможем стать на ноги или нет.

— У тебя потрясающие друзья, Папийон! Давай сделаем пару бутылочек анисовой и отметим это событие.

Жуло вышел и вернулся с сахарным тростником, сиропом и какими-то эссенциями. Через час мы уже пили анисовую, совсем как настоящую, ничуть не хуже, чем в Марселе. Под воздействием алкоголя голоса наши становились все громче, а смех все веселей. Индийцы-соседи, должно быть, сообразили, что в доме у французов какой-то праздник, и пятеро из них — трое мужчин и две девушки — вошли и присоединились к нам без всяких церемоний. Они принесли цыплят и свинину на вертеле — все очень сильно наперченное и сдобренное какими-то приправами. Девушки оказались настоящими красавицами — в белых одеяниях, босые, у каждой на левой щиколотке серебряный браслет. Гитту шепнул мне:

— Ты смотри, аккуратнее! Они порядочные девушки. Не вздумай приставать или заигрывать с ними только потому, что под платьем у них видны голые грудки. Так у них принято. Сам-то я уже старый. Но Жуло и Малыш Луи как-то по приезде сунулись однажды и обожглись на этом деле. Потом девушки к нам долго не приходили.

Да, эти две индианки были настоящие красотки. В центре лба у каждой — маленький кружочек, придававший лицам еще большую экзотичность. Они очень любезно говорили с нами, но, будучи слаб по части английского, я понял только, что они рады приветствовать нас в Джорджтауне.

Вечером мы с Гитту отправились в центр города. Совершенно иной мир, совсем не похожий на наш тихий квартал. На улицах полно народа — белые, черные, индийцы, китайцы, солдаты и моряки в форме. Бесчисленное количество баров, ресторанов, пивнушек и ночных клубов. Они так ярко освещали улицу, словно стоял день.

И вот я впервые в жизни увидел цветной фильм и был совершенно потрясен. Затем мы с Гитту заглянули в большой бар. Один, угол был сплошь занят французами. Они пили «Куба либре» — напиток, представляющий собой смесь рома с кока-колой, Все бывшие каторжники. Некоторые беглые, другие — просто удравшие из Гвианы свободные поселенцы. Жили они впроголодь, хорошую работу найти не могли, а местное население и власти глядели на них косо. Поэтому они только и мечтали о том, как бы удрать в какую-нибудь другую страну, где жизнь им казалась богаче и легче. Среди них, по словам Гитту, попадались и очень лихие ребята.

— Ну вот возьми, к примеру, меня, — сказал один парень — Вкалываю на лесоповале на Джона Фернандеса за два доллара пятьдесят центов в неделю. Раз в месяц вырываюсь на несколько дней в Джорджтаун. Совсем отчаялся.

— А ты?

— А я делаю коллекции бабочек. Ловлю их в лесу и, как наберу побольше самых разных и красивых, укладываю в стеклянные коробочки и продаю.

Другие работали грузчиками в порту. Работали все, а на жизнь никому не хватало.

— Ладно. Хоть и несладко нам приходятся, зато на свободе, — сказал один парень. — А свобода — это все же здорово!

Разгоряченные напитками, мы шумели и кричали, рассказывая друг другу самые невероятные байки: мы были уверены, что единственные в этом заведении понимаем и говорим по-французски.

— Вот, взгляните на меня! — воскликнул мой сосед. —

Я делаю резиновых куколок и ручке для велосипедов. Загвоздка одна — когда девочки забывают своих кукол в саду на солнце, те, бедняжки, тают и теряют форму. Знаете, во что превратилась одна тихая улица, на которой я продавал свои игрушки? В настоящее осиное гнездо! Последнее время избегаю ходить днем по половине улиц Джорджтауна. Та же штука и с велосипедами. Стоит оставить на солнце, и тут же ручки к рукам прилипают.

— Или возьмите меня, — вмешался второй. — Я тоже работаю с балатой, делаю палочки, которые негритянские девушки втыкают в волосы для красоты. А морякам говорю, что я — единственный уцелевший с Мер эль-Кебира [19]. Ну, глядишь, кто и купит палочку из сочувствия. Они, правда, не виноваты, что остались в живых. Восемь из десяти покупаются на эту байку.

Болтовня этой публики заставила меня рассмеяться, но в глубине души я понимал, что зарабатывать на жизнь далеко не просто. Кто-то включил в баре радио — передавали речь де Голля из Лондона, обращенную ко всем французам в мире, в том числе и к тем, кто находился далеко от родной земли, в заморских колониях. Все внимательно слушали. Она была очень трогательной и эмоциональной, эта речь, и в баре стояла тишина. Внезапно один парень, немного перебравший, пожалуй, «Куба либре», вскочил и закричал: