Анри Шарьер - Папийон

— Нет. Волосы просто подкоротить и побрить. Я заплачу.

— Сколько? — Песо.

— Если постараетесь, дам два, — вставил Клозио.

Помытый, побритый, постриженный и одетый во все чистое, я чувствовал, что снова возвращаюсь к жизни. Камера, где сидели мои приятели, казалась после карцера настоящим дворцом. А Клозио тут же уступил мне гамак, купленный на собственные деньги. Дни и частично даже ночи были заполнены жратвой, питьем, игрой в карты и бесконечной болтовней по-испански между собой и о колумбийскими охранниками и заключенными, чтобы лишний раз попрактиковаться в языке.

В воскресенье я снова говорил с бельгийским консулом и одним из бельгийских заключенных. Тот сидел за какие-то махинации с американской фирмой по экспорту бананов. Консул обещал сделать все возможное, чтобы помочь нам. Он даже заполнил какой-то бланк, где говорилось, что я родился в Брюсселе от бельгийских родителей. Я рассказал ему о монахинях и жемчуге. Но он оказался протестантом и мало общался с монахами, правда, немного знал епископа. Он отсоветовал мне настаивать на возвращении монет, слишком опасно. За сутки до нашей отправки в Барранкилью его должны были уведомить об этом.

— Вот тогда и будете в моем присутствии требовать их. Ведь там были свидетели, насколько я понял?

— Да.

— А сейчас не надо. Иначе снова засунут в карцер, а то еще и убьют. Это ведь целое состояние... Золотые стопесовые монеты стоят не триста, а пятьсот пятьдесят каждая. Так что не стоит искушать дьявола. Что же касается жемчуга, то не знаю, надо подумать.

Я спросил негра, не хочет ли он бежать со мной и как, по его мнению, это лучше организовать. Лицо его посерело от страха.

— Что вы, что вы, господин! Об этом даже нечего и думать! Тут только одну промашку дашь, и сразу крышка! Тебя ждет самая ужасная в мире смерть. Вы уже отведали, чем она пахнет. Погодите, пока не окажетесь в Барранкилье, например. Но здесь это самоубийство. Так что уж сидите тихо. К чему рисковать?

— Да, но зато здесь это несложно. Стена низенькая. — Полегче, парень, полегче! И на меня не рассчитывайте. Ни бежать, ни помогать не буду. Даже говорить об этом не хочу. — И он, весь дрожа от страха, повторял: — Все вы, французы, ненормальные! Психи прямо, думают, что могут бежать из Санта-Марты!

Днем я часто наблюдал за колумбийскими заключенными, попавшими сюда явно не зазря. Почти у всех были физиономии убийц. Правда, чувствовалось, что их здесь здорово укротили. Страх еще раз оказаться в карцере совершенно парализовал их. Дней пять назад из карцера вышел один парень, очень здоровый, высокий, на голову выше меня, по прозвищу Кайман (Крокодил). Говорили, что он очень опасен. Прогулявшись с ним по двору раза два-три, я спросил:

— Кайман, хочешь бежать со мной?

Он взглянул на меня, словно на самого дьявола, и ответил:

— Чтобы попасть туда, откуда мы с тобой только что выбрались? Нет уж, спасибо. Скорее родную маму придушу, чем снова туда.

Это была моя последняя попытка. Больше о побеге я решил не говорить ни с кем.

Сегодня встретил начальника тюрьмы. Он приостановился и спросил:

— Как поживаете?

— Неплохо. Но было б еще лучше, если б удалось вернуть золотые монеты.

— К чему они вам?

— Я мог бы нанять адвоката.

— Идемте. — И он отвел меня в свой кабинет. Мы были одни. Он угостил меня сигарой.

— Сознайтесь, вы хотите продать свои монеты? Все двадцать шесть?

— Не двадцать шесть, а тридцать шесть.

— Ах, ну да, да... И нанять адвоката? Но ведь об этих монетах знаем только мы двое...

— Нет. Еще сержант и те пятеро, что присутствовали при моем аресте. И ваш заместитель, который принял их у меня и передал вам. Ну, еще консул...

— Да... Хорошо. Может, это и к лучшему, что знает так много людей. Тогда можно действовать открыто. А знаете, что я оказал вам огромную услугу? Держал рот на замке и не передал запрос в полицию, выяснить, не пропали ли у кого золотые монеты...

— Но вы же обязаны были это сделать!

— Да, обязан. Но это не в ваших интересах.

— Спасибо, начальник.

— Хотите, я продам их для вас?

— За сколько?

— За триста штуку. Ты ведь продавал по такой цене раньше? А мне отстегнешь за услугу по сотне за каждую. Идет?

— Нет. Отдадите мне все. И я заплачу не по сто, а по двести.

— Француз, а я смотрю, ты парень не промах. А что я? Всего лишь простой и бедный колумбийский офицер. Доверчивый человек, не хитрый... А ты умен, даже слишком умен, как я посмотрю...

— Ладно. Так как, договорились?

— Пошлю завтра за покупателем. Он придет ко мне в контору, глянет на монеты, тогда и поделим фифти-фифти. Только так, иначе отправлю тебя в Барранкилью вместе с монетами, а то и попридержу их и заведу дело.

— Нет. Вот мое последнее слово: пусть этот человек приходит сюда глянуть на монеты, а все, что сверх трехсот, — твое.

— Ладно, договорились. Но на кой тебе такая куча денег?

— Во время сделки будет присутствовать бельгийский консул. Передам ему деньги, пусть наймет адвоката.

— Не пойдет, мне свидетели ни к чему.

— А чего тут бояться? Я подпишу бумагу, где будет сказано, что вы возвращаете мне тридцать шесть монет. Соглашайся. Если все пройдет нормально, устрою тебе еще одну выгодную сделку.

— Какую?

— Увидишь. Не хуже этой. И вот тогда мы уже сыграем фифти-фифти.

— Нет, ну правда, какую?

— Ладно, ближе к делу. Расскажу завтра в пять, когда мои деньги будут у консула.

На следующий день с самого утра все завертелось. В девять за мной прислали. В кабинете начальника уже ждал какой-то господин лет под шестьдесят, в легком светло-сером костюме и сером же галстуке. Галстук был заколот булавкой, в которой переливалась огромная серебристо-голубая жемчужина. Сразу видно, что этот худенький, сухопарый господин обладает отменным вкусом.

— Доброе утро, месье.

— Вы говорите по-французски?

— Да, месье. Я из Ливана. Мне сказали, у вас имеются золотые монеты по сто песо каждая. Это меня интересует. По пятьсот за штуку пойдет?

— Нет. Шестьсот пятьдесят.

— Вас, видно, дезинформировали, месье. Потолочная цена — пятьсот пятьдесят.

— Слушайте, слишком много разговоров! Давайте по шестьсот.

— Нет, пятьсот пятьдесят.

Короче, мы сошлись на пятистах восьмидесяти. Сделка состоялась.

— Так. Ну и на чем вы там сговорились?

— Сделка сделана, начальник. По пятьсот восемьдесят за штуку. Деньги будут после обеда.

Делец ушел. Начальник встал и обратился ко мне:

— Что ж, замечательно. И сколько мне светит?

— По двести пятьдесят за каждую. Вы же хотели сотню. А я даю в два с половиной раза больше,

Он улыбнулся и спросил:

— Ну а вторая сделка?..

— Прежде устройте так, чтобы к обеду здесь был консул. Когда он получит деньги и уйдет, я расскажу о второй сделке.