Жак Шардон - Эпиталама

Он ускорил шаги, нагоняя Берту, и сказал, как бы между прочим, указывая Одетте на лежавшее возле дороги дерево:

— Этот дуб упал вчера вечером. Он явно очень старый: посмотрите на его размеры. Когда он свалился, ветра не было вообще. Он упал так внезапно, с сильным треском! Причем, уверяю вас, всегда казалось, что у него очень прочный ствол. Мы вполне могли оказаться на этом месте: как раз по этой аллее мы часто ходим.

Глядя на нее, он говорил любезным тоном, но случившееся с ними приключение, воспоминание о котором ему хотелось прогнать с помощью этого непринужденного разговора, придавало каждому его слову оскорбительный оттенок.

— Да, дерево действительно прекрасное, — произнесла Одетта неожиданно холодно и, отойдя от Альбера, которого она потом избегала вплоть до самого отъезда, стала очень оживленно и весело беседовать с Бертой.

— Перед чаем я оставлю тебя; мы сходим навестить госпожу де Шейк, — сказала она. — Я обещала заехать к ней. Это подруга госпожи Видар. Она живет совсем близко отсюда. Ты не хочешь пойти с нами? Она покажет тебе свою коллекцию кружев. Госпожа Видар, правда же, Берта может составить нам компанию?

— Ну конечно, госпожа де Шейк будет очень довольна, — произнесла госпожа Видар своим ясным голосом.

Берта надела шляпу и вышла вместе с Одеттой.

— Эта дама — немка?

— Нет, — ответила Одетта, — она полька. Замужем за австрийцем. У нее в жизни было немало несчастий. Ее муж работает управляющим у одного русского князя. Они разошлись. Живет в бедности, потеряла двоих детей. И тем не менее она всегда выглядит счастливой, всегда любезна и очень добра!

— У нее есть вера, — сказала госпожа Видар.

— Какая вера? — немного робко спросила Берта.

— Вера, — повторила госпожа Видар.

Они остановились перед решеткой небольшой виллы. Служанка, еще совсем ребенок, открыла им дверь, и навстречу, приветствуя их улыбкой, вышла, держа в руке золотой лорнет, госпожа де Шейк, грациозная, одетая во все белое дама, белокурая и такая бледная, что поначалу она казалась чересчур напудренной.

— Дорогая госпожа Кастанье, — проговорила она, взяв Одетту за руки, и, не выпуская их долго, с нежностью и восторгом рассматривала ее.

— Я привела к вам свою кузину, госпожу Пакари, которая живет почти рядом с вами.

— Я вас хорошо знаю, — сказала госпожа де Шейк, поправляя подушки у Берты за спиной. — Я часто вижу, как вы проходите мимо.

Принесли чай.

— Сливочное масло я делаю сама, в бутылке, которую встряхиваю, — поведала хозяйка, расставляя на столе маленькие тарелочки. — Есть одна славная женщина, которая приносит мне дивное молоко. Сейчас вы отведаете моего сладкого пирога.

— Я говорила кузине о вашей коллекции кружев, — с улыбкой произнесла Одетта.

— Мадам, вас действительно интересуют старинные кружева? Да, у меня есть довольно редкие кружева, особенно из Португалии.

Она откинула крышку обтянутой тканью шкатулки.

— Посмотрим сначала вот это, — сказала она и, перевернув одну из подушек, расправила кружево на желтом шелке, чтобы более отчетливо проступил рисунок. — Взгляните на этот платок. Все углы разные. Чудо, не правда ли? Он достался мне от бабушки, которая и начала собирать эту коллекцию. Бабушка моя была придворной дамой.

— Очаровательно, — проговорила Берта. — Какое терпение!.. Эти маленькие листочки… Это же настоящее состояние…

— Однажды я показывала эти кружева незнакомой даме, а некоторое время спустя заметила, что одного кружева не хватает. Но в день этого печального открытия Бог подарил мне одну из самых больших в моей жизни радостей. (Возвращение Юлии, — пояснила она, обернувшись к госпоже Видар.) Господь всегда воздает добром пострадавшему от зла.

Госпожа Видар надела очки и взяла в руки журнал.

— Я читаю статью госпожи Арнитон, — проговорила она, когда госпожа де Шейк села возле нее, и они негромко продолжили беседу, в которой часто упоминалась фамилия Арнитон.

Одетта взяла Берту за руку и подвела ее к окну.

— Какой красивый вид открывается отсюда на деревья.

— Не правда ли? — с воодушевлением воскликнула госпожа де Шейк. — Я так люблю свой сад! Посмотрите, какой оттенок у этих гортензий! — продолжала она, наклоняя голову к Берте с сосредоточенным и одновременно трепетным восторгом; во всех вещах ей виделась необычайная красота.

— Пусси уже полегчало? — спросила госпожа Видар, не отрывая глаз от журнала.

— Ваш сын болен? — спросила Одетта.

— О! Это пустяки: один день была температура, небольшой недосмотр; сегодня он уже гуляет, — бодро ответила госпожа де Шейк.

Берта обратила внимание на ее манеру говорить: «Это пустяки. Это очень хорошо. Это уладится», на ее мечтательные улыбки, на загадочные слова, напоминающие короткие, законченные формулировки, понятные, похоже, одной только госпоже Видар.

— Это религия, весьма красивая религия, — важно заметила Одетта, отвечая на вопросы Берты, когда они шли, позади госпожи де Шейк и госпожи Видар, к вокзалу.

Она попыталась было сформулировать принципы этой религии по воспоминаниям о своих беседах с госпожой Видар, но потом сказала:

— Будет лучше, если ты почитаешь произведения Чедвика. Они переведены на французский язык госпожой Арнитон.

— Ты в это веришь? — проговорила Берта. — Ты полагаешь, что предмет…

— Это очень интересно, — ответила Одетта. — В сущности, это идея Канта.

Она сделала паузу, чтобы улыбнуться госпоже де Шейк, которая повернулась к ней, показывая зонтиком на закат солнца.

Всю зиму Берта думала только о своем доме, об удовольствиях и подругах. Она теперь часто уходила из дома и возвращалась с новым ощущением свободы и облегчения, совершенно не заботясь о том, ждет ее Альбер или нет. Всегда спокойная, она говорила с ним обо всем подряд, как с любым другим человеком, которого встречала в доме в эти часы.

Гостиная ей показалась слишком темной, и она приказала привести в порядок одну из выходивших на улицу комнат. Она заказала мебель, занявшую все ее мысли. Делали ее по рисункам и чертежам господина Рансона, а когда уложили ковры, она в третий раз велела изменить обивку. Комната, обставленная мебелью, показалась ей слишком тесной, и она решила увеличить ее за счет бельевой, которая теперь расположилась в бывшем рабочем кабинете Альбера: хотя муж работал там редко, раньше она на это помещение не покушалась.

На какое-то время Берта увлеклась лаками, затем старым фаянсом, за который после долгих колебаний все же выкладывала немалые суммы. Альбер, довольный ее безмятежным видом, препятствовать покупкам не собирался; он говорил себе, что богатство лучше тратить в молодые годы.

В тот день он, войдя в гостиную, поприветствовал Одетту, прошелся туда-сюда по комнате и с оттенком иронии в голосе справился о госпоже Видар.