Карлос Фуэнтес - Смерть Артемио Круса

Однако уже здесь, сейчас жизнь сделается твоим будущим и перестанет быть прошлым… Неведение будет умирать — и не по чьей-то вине, а от захватывающего дух восхищения… Так высоко, так высоко Ты еще никогда не был…. Таких необъятных далей ты еще не видел… Привычный кусочек земли у реки был только крохотной долей этой нежданной необъятности… Но ты не почувствуешь себя маленьким, созерцая и созерцая — в своем безмятежном ожидании неведомого, — далекие нагромождения туч, волнистые равнины и вертикальный взлет неба… Ты почувствуешь себя лучше, покойнее… далеким от всего, в тишине… Ты не будешь знать, что находишься на новой земле, недавно вышедшей из моря, чтобы столкнуться громадами гор и позволить мощной руке третичного периода скомкать себя, как пергамент… Ты покажешься себе очень высоким на этой горе, стоя над полями, простирающимися до горизонта… И Ты ощутишь себя в ночи, в углу, забытом солнцем, — во времени… Вон там, наверху, так ли близки друг к другу эти созвездия, как кажется невооруженному глазу, или их разделяет неисчислимое время?.. Какая-нибудь другая планета будет кружиться над твоей головой, и время на этой планете будет сверяться с самим собой; далекое и темное вращение, наверное, исчерпает сейчас какую-то свою меру времени, единственный день единственного года, меркурианское исчисление, никогда Не совпадающее с твоими днями и годами. И это «сейчас» не совпадает с твоим, как не совпадает с твоей действительностью иная действительность звезд, на которые Ты снова станешь смотреть, гадая, какому прошлому, возможно, уже погибшему, принадлежит этот свет… Свет, который увидят твои глаза, начал свой путь много лет, много твоих веков назад. Жива ли еще эта звезда?.. Она будет жива, пока твои глаза ее видят… и Ты узнаешь, что глядел на мертвую звезду, лишь той грядущей ночью, когда наконец перестанет проникать в твои глаза свет — если он еще будет существовать, — свет, который посылала звезда, когда жила, и который Ты видел как отблеск далекого прошлого и благословлял на жизнь своим взглядом… То, что стало мертво, Ты долго будешь принимать за живое… От своего погибшего, окаменевшего источника свет будет нестись и нестись к глазам одного мальчика однажды ночью в то далекое время… В далекое время… Время, которое потом наполнится жизнью, делами, мыслями, но никогда не сможет накрепко соединить первую точку прошлого с последней точкой грядущего… Время, которое будет существовать только в отдельных всплесках памяти, в отдельных взлетах желаний, но которое исчезнет, когда исчерпается жизнь, ибо время воплощается в отдельных существах, таких, каким являешься Ты, мальчик или уже умирающий старик, словно по волшебству объединяющий в своем сознании маленьких насекомых, ползущих этой ночью по склону горы, с огромными светилами, несущимися в тишине по бесконечным склонам мироздания…

Ничего не случится в ту безмолвную минуту на земле: только Ты и небосвод… Все будет существовать, двигаться, разъединяться в потоке перемен и в то же время разрушаться, дряхлеть и гибнуть — без воплей и криков о помощи… Солнце сжигает себя заживо, железо обращается в прах, твердая масса распадается, излучая энергию, энергия рассеивается в пространстве, земля, остывая, умирает… А Ты будешь ждать Лунеро с мулом, чтобы перейти горы и начать жить, заполнять время, участвовать в жуткой игре, в которой жизнь, расцветая, в то же время и умирает; участвовать в безумной пляске, в которой время пожирает само себя, и ничто живое не может остановить необратимый процесс исчезновения… Мальчик, Земля, Вселенная: в вас троих однажды не будет ни света, ни тепла, ни жизни… Будет только универсальное единство — без названия и без человека, который бы его так назвал: нерасторжимые пространство и время, материя и энергия… И все будет называться только так: никак… Но пока еще нет… Еще родятся люди… Ты еще услышишь протяжное «ау-у-у» Лунеро и позвякивание копыт на скалистой тропе… Еще сильнее забьется твое сердце — Ты наконец поймешь, что с сегодняшнего дня начинается твой извилистый жизненный путь, что сегодня начинается новая жизнь, что мир открывается перед тобой и предлагает тебе свое время… Ты существуешь… Ты во весь рост стоишь на горе… Ты свистом отвечаешь на зов Лунеро… Будешь жить… Будешь средоточием противоречий и смыслом вселенной… Имеет смысл твое тело… Имеет смысл твоя жизнь… Ты есть, будешь, был воплощением вселенной… Для тебя станут пламенеть галактики и разгораться солнца… Чтобы Ты любил, жил, существовал… Чтобы Ты столкнулся с тайной бытия и умер, не будучи в силах проникнуть в нее, ибо Ты постигнешь ее лишь тогда, когда глаза твои сомкнутся навеки… Ты, Крус, тринадцати лет, стоишь у начала жизни… Зеленые глаза, худые руки, блестящие темные волосы… Ты друг забытого в глуши мулата… Ты будешь человеком земли… Ты услышишь протяжное «ау-у-у» Лунеро… Ты оправдаешь существование холодной бесконечности, необъятной вселенной… Ты услышишь звяканье копыт на скалистой тропе… В тебе встретятся звезды и земля… Ты услышишь ружейный выстрел и крик Лунеро… На твою голову падут, словно возвратясь из путешествия, которому не было начала и не будет конца во времени, все обеты жизни: обеты любви и одиночества, ненависти и труда, насилия и нежности, дружбы и разочарования, горя и забвения, неведения и удивления… Ты услышишь только ночную тишину — не откликнется больше Лунеро, не отзовется звяканье копыт… в твоем сердце, раскрывшемся этой ночью навстречу жизни, в твоем раскрывшемся сердце…

Онкрошечный детеныш, рождавшийся на свет. Голова измазана кровью матери, с которой он еще связан слабыми узами. Он выходит навстречу жизни, наконец-то.

Лунеро крепко сжал руки Исабели Крус — или Крус Исабели — своей сестры — и закрыл глаза, чтобы не видеть того, что происходило. Потом спросил ее, отвернувшись: «А ты считала дни?» Но она не смогла Ответить[66] потому что кричала, кричала молча, сжав губы, стиснув челюсти, чувствуя, что головка уже показалась, уже идет. А Лунеро держал ее руки. Рядом один только Лунеро, и миска с кипящей водой на огне, и нож, и тряпки наготове, а он выходил из нее, подталкиваемый сокращениями живота, все более и более частыми. Лунеро пришлось отпустить руки Исабели Крус, Крус Исабели, встать перед ней на колени и принять в свои ладони эту мокрую темную голову, взять маленькое беспомощное тело, привязанное к Исабели Крус, Крус Исабели. Вот тельце совсем отделилось от матери — женщина перестала стонать, глубоко вздохнула, вытерла светлыми ладонями пот со смуглого лица и стала искать, искать его, простирая руки. Лунеро перерезал пуповину, завязал пупок, вымыл ребенка, протер ему личико, погладил его, поцеловал и протянул сестре. Но Исабель Крус, Крус Исабель опять застонала от последней схватки, а снаружи послышался скрип сухой земли под сапогами — шаги приближались к хижине, где на голом полу под кровлей из пальмовых веток лежала женщина-мулатка. Шаги приближались, а Лунеро опустил малыша вниз головою и хлопал, хлопал его ладонью, чтобы тот заплакал, заплакал, пока не остановятся шаги. И мальчик заплакал. Заплакал и начал жить…