Андре Моруа - Семейный круг

— А как вы думаете, сударыня? Конечно, надо вызвать. Положение весьма серьезное. Придется принимать какие-то решения.

Соланж колебалась.

— Дело в том, что тут очень сложные обстоятельства, доктор… Можно поговорить с вами наедине?

Они спустились в гостиную, и Соланж рассказала ему все, что знала. Доктор был явно шокирован ее цинизмом. Правда, Соланж и сама чувствовала угрызения совести. Но разве она могла предвидеть, что эта женщина…

— Хорошо, доктор, я отправлю господину Ольману телеграмму. А тем временем пришлите, пожалуйста, психиатра.

Вернувшись домой, Соланж настойчиво посоветовала Манага немедленно уехать. Он слабо возражал.

— А не думаете ли вы, что мой долг — остаться возле нее? — сказал он.

— Дик, друг мой, когда он приедет, ваше присутствие только все осложнит, — ответила Соланж. — Поезжайте к Винифред. И ей гораздо лучше сейчас не приезжать сюда. История наделает много шуму.

Получив загадочную, тревожную телеграмму, Эдмон Ольман возвращался из Марокко в ужасном смятении. Он прибыл самолетом в Тулузу, а оттуда пришлось ехать до Марселя поездом, который шел довольно медленно. Спать он не мог; он с отчаянием думал о том, в каком состоянии застанет жену. Что с нею? Если речь идет о тифе, как можно предположить, судя по слову «бред», содержащемуся в телеграмме, то опасный период длится девять дней и, следовательно, он приедет вовремя. Закрыв глаза, он перебирал в памяти четыре прожитых счастливых года; жизнь без Денизы теперь представлялась ему уже невозможной. Он решил, что, если она умерла, он покончит с собою. Когда он в Каннах вышел из поезда, к нему подошел невысокий человек с черной бородкой и представился:

— Доктор Сартони. Господин Ольман? Я решил сам встретить вас, чтобы подготовить…

— К чему? — пролепетал Эдмон. — Она не умерла?

— Нет, нет, успокойтесь… Даже нет ничего угрожающего… Но у нее нервное расстройство, которое может испугать непосвященного человека.

Он употребил слово «непосвященный», чтобы уверить самого себя в своих познаниях. Он внимательно разглядывал собеседника — мужа, о котором так много слышал эти пять дней. В автомобиле он стал объяснять Эдмону принятые им меру. Он как бы оправдывался.

— Я вызвал из Канн моего выдающегося коллегу Казенава… Должен сказать, что он очень обнадежил нас… Он установил психическое расстройство с галлюцинациями, которое при нормальном течении болезни должно пройти месяца через два-три, а может быть, и раньше…

— Подождите, доктор, мне непонятно… Она… невменяема? У нее жар?

— Нет, температура у нее невысокая… но она бредит… от возбуждения… Ваш приезд может вызвать у нее благотворный шок, который ускорит выздоровление. Третьего дня она все время требовала вас. Она часами, монотонным голосом твердила: «Я хочу, чтобы за мной приехал муж… Я хочу, чтобы за мной приехал муж…» Не пугайтесь, господин Ольман, если она будет говорить что-то невразумительное, не смущайтесь этим… Признаюсь, вначале я и сам растерялся… Я терапевт и с такими случаями встречаюсь редко.

— Но в чем причина, доктор? Моя жена — женщина в высшей степени разумная, уравновешенная.

— Причины? Как знать… Это вам лучше меня объяснит доктор Казенав… Я просил его приехать сегодня днем, чтобы поговорить с вами.

Чем ближе они подъезжали к Теулю, тем больше росла тревога Эдмона. Что говорить? Что делать? Сосны и кипарисы были залиты солнцем, как в первый день их приезда. Он вспомнил щемящую грусть, охватившую его при расставании. В вестибюле был беспорядок, и уже по этому можно было заключить, что в доме беда. У лестницы Люси бросилась к Эдмону; ее синие глаза были полны слез.

— Ах, мосье… — воскликнула она. — Наконец-то! Вы спасете мадам!

— Какой ужас, милая Люси, — проронил он.

— Я пойду вперед, — сказал доктор. — Постараюсь объяснить ей, что вы приехали.

Забыв от горя условности, Люси схватила Эдмона за руку и привлекла к себе:

— Это нехороший доктор, мосье. Он только вредит мадам. Она его боится.

— Как это «боится»? — удивился Эдмон.

Но тут доктор позвал его. Дениза лежала в постели, и при виде ее Эдмон сначала почувствовал облегчение; она не изменилась; не верилось, что она тяжело больна; но, подойдя ближе, он пришел в ужас от ее бессмысленного взгляда. Словно какая-то туманная завеса опустилась на ее ясные глаза.

«Не волноваться! — внушал он себе. — С ней, разумеется, надо говорить спокойно».

И он попробовал заговорить самым непринужденным тоном:

— Здравствуйте, дорогая. Вот я наконец и приехал.

Она взглянула на него с удивлением и провела по его лицу рукой, как бы желая убедиться, что видит его наяву.

— Это вы? — проговорила она. — Правда? Это действительно вы, Эдмон?

«Надо говорить попроще, — подумал он, — как можно проще, говорить о чем-то определенном, понятном…»

— Конечно, это я, — продолжал он, — я приехал в Канны в одиннадцать пять, а до Тулузы летел самолетом.

Она ласково гладила его волосы.

Доктор жестом простился с Эдмоном и вышел. Она сказала:

— Поближе, поближе, дорогой. Мне надо вам кое-что объяснить. Вы один можете спасти меня. Этот доктор — дьявол, он хочет меня сжечь.

— Да что вы, дорогая! У вас был небольшой бред… Теперь я возле вас и все уже прошло… Это местный врач, он уже лечил тут весь дом.

— Нет, — возразила она все тем же голосом, робким и жутким. — Это он только так говорит, а на самом деле он — дьявол… По ночам он приходит сюда и раздувает тлеющие уголья… Он хочет толкнуть меня на них, но я держусь, я сильная. Вы поможете мне, Эдмон, правда? Поможете? Вы запретите ему входить ко мне?

Эдмон стал терпеливо, ласково уговаривать ее. Мгновеньями казалось, что она понимает; она говорила, улыбаясь:

— Да, вы правы, дорогой. Так что же это? Я сходила с ума? У меня был бред?

Потом она снова погружалась в свои мысли.

— Я хотела перевернуть весь мир, — говорила она, — и оказалась побежденной.

Когда вошел доктор Сартони, она приподнялась на постели, чтобы прогнать его:

— Вон отсюда! Ты не завладеешь мною… Да, я совершила тяжкий грех, но я не хотела этого, ты сам знаешь…

Она откинулась на подушки и несколько минут монотонно твердила:

— Грех неискупимый… грех неискупимый… грех неискупимый…

Эдмон долго сидел возле ее постели, хотя она, по-видимому, уже не узнавала его. Пока они находились вдвоем, она была спокойна, но стоило только войти доктору или кому-нибудь из слуг, как она приходила в смятение и ярость. Эдмон силился понять причины этого, и ему уже чудилась какая-то страшная тайна. Люси сказала, что дети просят его позавтракать вместе с ними и что она посидит с мадам. Люси была единственным человеком, присутствие которого не раздражало больную. Днем зашла Соланж Вилье, чтобы справиться о положении дел. Узнав от Феликса, что господин Ольман приехал, она не выразила желания повидаться с ним.