Жан-Жак Руссо - Юлия, или Новая Элоиза

Конец шестой части

Странные приключения милорда Эдуарда в Риме были столь необычайны, что примешать их к повествованию о сердечных делах Юлии было бы невозможно без ущерба для его простоты. Посему удовольствуюсь я лишь кратким изложением означенных происшествий, чтобы можно было понять два-три письма, где о них говорится.

Милорд Эдуард, путешествуя по Италии, свел в Риме знакомство с некой знатной неаполитанкой и тотчас в нее влюбился; да и она, со своей стороны, воспылала к нему страстью, которая пожирала ее до конца жизни и свела в могилу. Этот человек, суровый и не склонный к любовным похождениям, но наделенный чувствительной душою, благородный и во всем доходивший до крайности, не мог ни внушать, ни испытывать привязанностей заурядных.

Стоические взгляды сего добродетельного англичанина тревожили маркизу. Она решила выдать себя на время отсутствия мужа за вдову — это оказалось нетрудным, так как и она, и супруг ее были чужестранцами в Риме, а маркиз служил в войсках императора. Влюбленный Эдуард вскоре заговорил о браке. Маркиза ссылалась на разницу в вероисповедании, находила и другие предлоги. В конце концов меж ними возникла свободная любовная связь и длилась до тех пор, пока Эдуард не открыл, что муж маркизы жив, а тогда он осыпал ее самыми горькими упреками и решил порвать с нею, ибо не мог перенести мысли, что, неведомо для себя, оказался виновным в преступлении, вызывавшем у него ужас.

Маркиза, женщина безнравственная, но ловкая и полная очарования, всячески старалась удержать при себе Эдуарда и добилась своего.

Прелюбодеяние оборвалось, но встречи продолжались. Маркиза была недостойна любви, однако она любила; ей пришлось согласиться на бесплодные свидания, — ведь она обожала милорда и не могла сохранить его иначе; добровольно воздвигнутые преграды разжигали в обоих любовь, и от запрета она лишь воспламенялась сильнее. Маркиза была соблазнительна и красива, она не пренебрегала ничем, лишь бы заставить возлюбленного позабыть свои решения. Напрасные усилия, — англичанин оставался тверд, его высокая душа выдерживала испытание. Величайшей его страстью была добродетель: он пожертвовал бы жизнью ради любовницы, но любовницей пожертвовал бы ради долга. А когда искушение стало чересчур сильным, он вознамерился прибегнуть к такому средству, которое остановило бы маркизу и сделало тщетными все ее уловки. Мы даем волю плотским чувствам не по слабости, а по малодушию. Для кого преступление страшнее смерти, того никогда не сделаешь преступником.

Немного на свете сильных душ, способных увлечь за собою других в свою возвышенную сферу. Все же встречаются и такие. Эдуард принадлежал к их числу. Маркиза надеялась покорить его своей воле, но незаметно сама ему покорилась. Когда в уроках добродетели слышался голос любви, маркизу это умиляло, и она проливала слезы; в эту низменную душу Эдуард заронил искру священного огня, воодушевлявшего его самого. Ее пленяли чары справедливости и чести, дотоле ей неведомые, ей стало теперь нравиться истинно прекрасное: если бы порочная натура могла переродиться, сердце маркизы изменилось бы.

Но от этих легких волнений изменилась лишь ее любовь, — она приобрела больше тонкости, в чувствах маркизы появились черты великодушия; обладая пылким нравом, живя в том климате, где так велика власть страстей, она позабыла о собственных наслаждениях и думала лишь об усладах своего возлюбленного; лишившись возможности их разделять с ним, она пожелала, чтобы Эдуард был ими обязан ей самой. По крайней мере, так она объясняла свой поступок, хотя при ее характере и хорошо ей известном характере Эдуарда эта выходка могла оказаться утонченным соблазном.

Она приказала искать по всему Риму, не жалея золота и хлопот, юную красотку, доступную и надежную; такую особу нашли, правда не без труда. Однажды вечером после нежной беседы маркиза представила ее Эдуарду. «Располагайте ею, — сказала она с улыбкой. — Пусть она воспользуется правами моей любви; но я хочу, чтоб она была единственной. С меня достаточно, если вы иной раз вспомните близ нее о той, из чьих рук вы получили ее». И, сказав это, маркиза хотела выйти из комнаты. «Остановитесь! — воскликнул Эдуард. — Если вы считаете меня подлецом, способным принять подобное предложение, да еще в собственном вашем доме, — жертва не велика: о таком негодяе и жалеть не стоит». — «Но раз вы полагаете, что не вправе принадлежать мне, — ответила маркиза, — я хочу, чтобы вы не принадлежали никому; уж если любовь должна утратить свои права, позвольте ей, по крайней мере, распорядиться ими по-своему. Почему вам тягостна моя забота о вас? Вы боитесь оказаться неблагодарным?» Тут она убедила его записать, где проживает Лаура (так звали юную прелестницу), и потребовала от него клятвенного обещания воздержаться от других любовных связей. Это должно было растрогать Эдуарда, и он растрогался. Ему труднее было сдержать чувство признательности, нежели чувство любви; никогда еще маркиза не ставила ему такой опасной ловушки.

Маркиза, доходившая, подобно своему возлюбленному, во всем до крайности, пригласила Лауру поужинать с ними и обласкала ее, словно хотела с особой торжественностью совершить величайшую жертву, на какую способна любовь. Эдуард был поражен и охвачен восторгом; волнение чувствительной души изливалось в его взорах, в его жестах; каждое его слово выражало страсть самую пламенную. Лаура была прекрасна, но он едва удостаивал ее взглядом. Не следуя примеру сего равнодушия, она смотрела внимательно, ибо картина истинной любви, оказавшаяся перед ее глазами, являла собою нечто новое, совершенно новое для нее.

После ужина маркиза отослала Лауру и осталась наедине со своим возлюбленным. Она рассчитывала, что теперь свидание с глазу на глаз будет опасным для него, и не ошиблась в этом; однако ее расчеты, что он поддастся искушению, не оправдались; вся ее ловкость сделала торжество добродетели лишь более блистательным и для обоих более тяжелым. Именно к этому вечеру и относится, в конце четвертой части «Юлии», восхищение, которое испытывал Сен-Пре перед силою воли своего друга.

Эдуард был добродетелен, но он был мужчина; он отличался прямотою человека чести и презирал фальшивое благоприличие, коим ее подменяют в свете, где весьма им дорожат. Проведя еще несколько вечеров близ маркизы все в том же восторженном упоении, он почувствовал, что опасность возрастает, что вот-вот он будет побежден, и предпочел погрешить против правил деликатности, нежели против добродетели. Он навестил Лауру.

Увидев его, она вся затрепетала. Он заметил, как она грустна, и вздумал ее развеселить. Ему казалось, что его попытки увенчаются успехом без особых с его стороны усилий. Но добиться этого оказалось не так легко. Ласки его были встречены весьма холодно, все его предложения были отвергнуты, да еще с таким видом, какого нельзя ожидать, когда за притворным отказом скрывается согласие.