Жозе Эса де Кейрош - Знатный род Рамирес

Гонсало вскочил, оттолкнул кожаное кресло, яростно стиснул в зубах сигару и выбежал вон из библиотеки, в сердцах стукнув дверью. Им овладело невыносимое отвращение к этой работе, к темным и запутанным делам, совершавшимся в Санта-Иренейской крепости, к собственным предкам — могучим, громогласным, закованным в латы и ускользавшим, как дым.

Сладко позевывая, Гонсало затягивал кушак на шелковых шароварах, сползавших у него с бедер. Весь день он провалялся на синей оттоманке с ноющей болью в пояснице, а теперь встал и лениво побрел через всю комнату в коридор, чтобы взглянуть на старинные часы в черном лакированном ящике. Половина шестого! Гонсало подумал, что хорошо бы проехаться верхом по тенистой дороге на Бравайс. Потом вспомнил, что давно, с самой пасхи, собирается нанести ответный визит Саншесу Лусеме, вторично избранному депутатом от Вилла-Клары на апрельских всеобщих выборах. Но до «Фейтозы» — поместья Саншеса Лусены — было не меньше часа езды; поясницу ломило, ехать не хотелось. Боль эта началась со вчерашнего вечера, после чая в городском клубе. Волоча ноги, обуреваемый сомнениями, фидалго плелся по коридору, чтобы кликнуть Бенто или Розу и потребовать лимонаду, как вдруг по всему саду раскатился могучий голос, нарочно для смеха басивший, грохоча размеренно, точно кузнечный молот:

— Эй, брат Гонсало! Эй, брат Гонсало! Эй, брат Гонсало Мендес Рамирес!

Он тотчас узнал Титу, точнее Антонио Виллалобоса из Вилла-Клары, своего дальнего родственника и друга. Добродушный великан Виллалобос, отпрыск старинной алентежанской фамилии, обосновался навсегда в этом тихом городишке неизвестно почему — просто он питал буколическую любовь к его живописным окрестностям. Вот уже одиннадцать лет Антонио Виллалобос делил свои досуги между скамьями бульваров, людными перекрестками, сводами винных погребков и верандами кофеен, загромождая тесные улички Вилла-Клары своим огромным торсом и оглашая их раскатами зычного голоса. Частенько наведывался он также в церковную ризницу, где вел дискуссии со священниками, и на кладбище, где любил пофилософствовать с могильщиком. Тито был младшим братом престарелого сеньора де Сидаделье (знатока геральдики); тот определил неимущему родственнику месячное содержание в восемь золотых, дабы этой ценой держать его подальше от Сидаделье и от своего скандального гарема деревенских красавиц, а главное — от сохранявшегося в глубокой тайне научного труда, который поглощал в последнее время все внимание геральдиста: «Правдивые свидетельства о преступлениях, побочных детях и незаконно присвоенных титулах португальского дворянства». Гонсало со студенческих лет любил добродушного геркулеса Тито за его физическую силу, за редкую способность выпить в один присест бочонок вина и съесть целого барана, а больше всего — за независимый нрав и свободолюбие: со своей грозной дубинкой и восемью золотыми в кармане Тито ничего не боялся и ничего не просил ни у земли, ни у неба.

Перегнувшись через перила веранды, Гонсало крикнул:

— Иди сюда, Тито!.. Я одеваюсь. Выпьешь пока рюмку можжевеловой, а потом прокатимся в Бравайс.

Тито сидел во внутреннем дворе на краю высохшего фонтана и неторопливо обмахивался, точно веером, старой соломенной шляпой, Его крупное, открытое лицо, обожженное солнцем и обросшее рыжей бородой, было обращено вверх, к приятелю.

— Сейчас не выйдет… Давай лучше встретимся вечером. Хочешь поужинать в таверне у Гаго, со мной и Жоаном Гоувейей? Будут также Видейринья и его гитара. Нас угостят жареной кефалью — ты такой еще не едал. Огромная рыбина. Я сам купил ее сегодня утром у рыбачки за пять тостанов. Жарить будет Гаго собственноручно!.. Что ж? Согласен? Гаго как раз откупоривает новый бочонок «Шандинского аббата». Стоящее винцо!

И Тито, ухватив двумя пальцами мочку уха, блаженно ее подергал. Гонсало медленно завязывал кушак на шароварах; он колебался.

— У меня, брат, еще со вчерашнего желудок переполнен. И поясница побаливает. Не то печень, не то селезенка, кто его знает, какие-то внутренности шалят!.. Так что сегодня на обед у меня только бульон и вареная курица… А впрочем!.. Только на всякий случай скажи Гаго, чтобы для меня зажарил цыпленка… Где мы встретимся? В клубе?

Тито встал, надел и сдвинул на затылок соломенную шляпу.

— Сегодня я в клуб не пойду. У меня свидание с дамой. Давай между десятью и половиной одиннадцатого, у фонтана… Туда же придет Видейринья с гитарой. Привет! Значит, договорились, от десяти до половины одиннадцатого. И жареного цыпленка для твоей милости по случаю боли в пояснице!

Он пересек двор по-бычьи неторопливо, остановился у цветочной шпалеры и сорвал розу, которой и украсил свою оливковую вельветовую куртку,

Гонсало решил не обедать; ему полезно будет попоститься до десяти часов после верховой прогулки в Бравайс по долине Риозы. Прежде чем уйти к себе и одеться, он отворил застекленную дверцу на лестницу, которая вела вниз, в кухню, и позвал кухарку тетю Розу. Но старуха не откликалась; не отозвался на яростные крики фидалго и камердинер Бенто. Мертвое безмолвие царило в подземелье с каменными сводами, оставшемся от прежнего дворца, который был сожжен при короле Жозе I. Тогда Гонсало спустился на две истертые каменные ступени и издал долгий призывный вопль, какими постоянно оглашал свою башню с тех пор, как испортились все звонки. Он сошел вниз, направляясь к кухне; тут во внутреннем дворе появилась Роза. Она была в огороде с дочкой Крисполы, она не слышала сеньора доктора!

— А я тут целый час надрываюсь? Ни тебя, ни Бенто!.. Дело вот в чем: я сегодня не обедаю. А ужинать буду в Вилла-Кларе с друзьями.

Роза запричитала; ее голос гулко доносился с другого конца каменного коридора. Неужто сеньор доктор так и проходит не евши до самой ночи? Тетя Роза была дочерью бывшего огородника Рамиресов; она выросла в «Башне» и, когда родился Гонсало, уже служила у господ в кухарках. До самого отъезда Гонсало в Коимбру она фамильярно называла его «дружочком» и даже «деткой», а потом и для нее, и для Бенто он стал «сеньором доктором». Сеньор доктор все-таки должен поесть куриного бульончику, бульончик дожидается с самого полудня, а пахнет так, что и в раю не услышишь!

Гонсало никогда не перечил Розе и Бенто, а потому согласился. Он пошел было наверх, но опять окликнул Розу и осведомился о здоровье Крисполы — вдовы, которой муж оставил целый выводок ребят; к тому же под самую пасху она захворала какой-то изнурительной болезнью.

— Ей лучше, сеньор доктор. Уже встает. Девчонка говорит, что мать стала подниматься с кровати. Но только слаба еще.