Эрнст Гофман - Мастер Иоганн Вахт

Он был богат. Отец оставил ему в наследство хороший земельный участок с великолепным каменным подвалом, отделявшийся от участка мастера Вахта обширным садом.

Мастер Вахт был сердечно расположен к забавному Леберфинку, во-первых, за его великую честность, а во-вторых, за то, что и он был членом маленькой протестантской общины, которой дозволено было исповедовать свою религию в этой местности. Вахт предложил ему присесть к его столику и выпить с ним еще бутылку пива, на что Леберфинк согласился с восторженной готовностью. Давно уже, по его уверению, собирался он навестить мастера Вахта в его доме, потому что чувствует надобность побеседовать с ним о двух предметах, из которых один особенно тяжело лежит у него на сердце. Мастер Вахт отвечал, что, кажется, Леберфинк его хорошо знает, и всем известно, что о всяком предмете с ним можно объясниться начистоту.

Тогда Леберфинк открыл по секрету мастеру Вахту, что сосед его, виноторговец, предложил ему, Леберфинку, купить его прекрасный сад с солидной каменной беседкой, тот самый сад, что приходился между земельными участками Вахта и Леберфинка. Ему помнилось, как будто мастер Вахт говорил однажды, что ему было бы очень приятно обладать этим садом; так вот теперь представляется случай его купить, и Леберфинк предложил взять на себя обязанность посредника и устроить ему это дело.

Мастер Вахт действительно давно уже мечтал увеличить свой земельный участок прикупкою к нему хорошего сада; в особенности потому, что Нанни всегда душой тянулась к роскошным кустам и деревьям, в пышной красе благоухавшим из-за решетки этого сада. На этот раз ему показалось, будто судьба особенно кстати посылает такой случай порадовать бедную Нанни именно в то время, когда она переживает глубокое горе.

Мастер Вахт немедленно обсудил все подробности с услужливым полировщиком, который, с своей стороны, обещал, что в следующее воскресенье мастер Вахт будет разгуливать по тому саду в качестве законного его хозяина.

– Ну, – воскликнул Вахт, – теперь говорите, друг Леберфинк, что же тяжело лежит у вас на сердце?

Тут Пикар Леберфинк начал испускать самые жалостные вздохи, строить престранные гримасы, и завел такую галиматью, что со стороны никто не мог бы понять ни единого слова. Мастер Вахт, однако ж, понял в чем дело, пожал ему руку и сказал:

– Что ж, и это можно будет устроить! – А сам подумал, улыбаясь себе в бороду: «Вот удивительная симпатия родственных душ!»

Весь этот разговор с Леберфинком благотворно повлиял на мастера Вахта. Ему казалось даже, что он наконец принял некое решение, с помощью которого ему удастся воспротивиться ужасному несчастию, грозившему его постигнуть (так думал он в своем ослеплении), а может быть, и вовсе побороть его. Только в том, что он теперь сделает, и выразится решение того высшего суда, который он носит в своей душе… А может быть, благосклонный читатель, тут-то в первый раз в жизни и погрешил этот высший суд!

Здесь кстати будет сделать маленькое указание, для которого впоследствии, пожалуй, не нашлось бы места. Как обыкновенно в подобных случаях, старая Барбара еще прежде жаловалась хозяину на влюбленных, но обвиняла их не во взаимной их склонности, а в том, что они вместе читают светские книги. Мастер Вахт приказал подать себе несколько книжек, лежавших у Нанни. Это было одно из творений Гете, но какое именно, осталось неизвестно. Он перелистал книжки, почитал немного, потом отдал Барбаре, велев положить их обратно на то самое место, откуда она их тайно похитила. Никогда ни одним словом он не обмолвился насчет чтений Нанни, но однажды за обедом по какому-то случаю сказал:

– Среди нас, немцев, народился какой-то небывалый гений, дай ему бог всякого успеха. Мое время уж миновало, и ни годам моим, ни званию не подобает заниматься такими вещами, но я завидую тебе, Ионатан, на твоем веку сколько еще будет интересного и великого!

Эти таинственные слова были тем более понятны для Ионатана, что за несколько дней перед тем, случайно очутившись возле рабочего стола мастера Вахта, он заметил там полузапрятанную под чертежами книгу, и оказалось, что это «Гец фон Берлихинген» [5]. Великая душа Вахта признала и величие этого гения, и невозможность начинать свое образование сызнова.

На другой день после описанных происшествий бедная Нанни сидела, понурив головку, точно больная горлица.

– Что с тобой, мое милое дитятко? – сказал мастер Вахт тем нежным тоном, который в нем так подкупал. – Не больна ли ты? Но нет, об этом я и думать не хочу; ты просто слишком редко выходишь на свежий воздух. Сколько времени я жду понапрасну, чтобы ты сама принесла мне поужинать в мастерскую. Сделай-ка это сегодня, тем более что вечер, наверное, будет чудесный. Не правда ли, Нанни, милое дитятко, ты придешь и сама приготовишь мне булочки с маслом? Вот вкусно я поужинаю!

С такими словами мастер Вахт заключил милое дитятко в свои объятия, гладил ее по голове, откинув каштановые кудри ото лба, целовал, миловал, словом, употребил всю силу своей любвеобильной ласки, которой нельзя было противостоять.

Слезы брызнули из глаз Нанни, и она с трудом могла выговорить только:

– Батюшка, батюшка!..

– Ну, ну, ладно, – сказал Вахт, и в тоне его голоса заметно было некоторое смущение, – авось еще все обойдется благополучно.

Прошла неделя; Ионатан, разумеется, не показывался, а мастер Вахт не поминал его ни одним словом. Настало воскресенье, суповая миска уже дымилась на столе, и вся семья собиралась садиться за обед, как вдруг мастер Вахт сказал веселым тоном:

– А где наш Ионатан?

Реттель, из жалости к бедной Нанни, тихим голосом ответила за нее:

– Батюшка, разве вы не помните того, что случилось? Ионатан, вероятно, боится показаться вам на глаза.

– Вот забавно! – сказал Вахт со смехом. – Ну, пускай Христиан сбегает и приведет его сюда.

Можно себе представить, что юный адвокат не замедлил явиться. В первые минуты после его прихода все чувствовали себя очень неловко, словно над ними висела темная грозовая туча.

Однако мастер Вахт держал себя так непринужденной весело, а Леберфинк был так забавен, что в конце концов им удалось не то что развеселить компанию, но по крайней мере настроить ее более естественно и установить некоторое гармоническое равновесие.

Вставая из-за стола, хозяин сказал:

– Выйдем на вольный воздух, пройдемся немножко на мой рабочий двор.

И все отправились.

Пикар Леберфинк льнул к Реттель, а она держала себя с ним в высшей степени приветливо, потому что любезный лакировщик рассыпался в похвалах ее стряпне, уверяя, что никогда в жизни, даже у духовных особ, не едал более тонкого обеда. Мастер Вахт, со связкой тяжелых ключей на руке, крупным шагом пошел через двор вперед, и таким образом Ионатан естественно очутился вдвоем с Нанни. Сдержанные вздохи, чуть слышные жалобы – вот и все, чем дерзнули обменяться влюбленные.