Джон Пристли - Улица Ангела

Девушка посмотрела ему прямо в глаза — этот взгляд погрузил его в блаженство — и улыбнулась.

— Спасибо. Было бы ужасно неприятно, если бы я испортила новое пальто. Тут у вас мрачновато, вы не находите? И очень темно, правда?

Он подтвердил, что темно, пытаясь представить себе ее на улице Ангела. Он все еще не уходил из передней.

— А может, вам еще что-нибудь… — начал он нерешительно, переминаясь с ноги на ногу и молитвенно глядя на нее.

— Нет, ничего, спасибо.

Оставаться здесь дольше не было никакого предлога. Тарджис неохотно вернулся на свое место. Сердце его ширилось от восторга. Остальные вопросительно смотрели на него, но он сделал вид, что чем-то занят. Насчет этой девушки он не хотел ничего объяснять другим. Пусть бы только он один знал о ее присутствии здесь! Он решил внимательно прислушиваться и, как только посетитель выйдет от мистера Голспи, в ту же минуту побежать и сказать мистеру Голспи, что она здесь, и потом увидеть ее еще раз.

Но ему не удалось привести свой план в исполнение. Мистер Голспи, должно быть, вышел в переднюю проводить посетителя, потому что сразу же, как только дверь кабинета открылась, Тарджис услыхал за перегородкой голоса.

— Алло, Лина, девочка! — прогудел мистер Голспи. — Я и забыл, что ты придешь. Сейчас едем, я не задержу тебя ни на минуту.

Затем мистер Голспи вошел в «общую».

— Мне нужно уйти, — сказал он мистеру Смиту. — И сегодня я уже не вернусь больше. Если кто меня спросит, скажите, что буду здесь завтра утром, часов в одиннадцать. А мистер Дэрсингем приедет тоже завтра, в конце дня. И вот что… Как вас… Тарджис!

— Да, сэр, — с готовностью отозвался тот.

— Позвоните в Англо-Балтийское, мистеру Борстейну, — запомните, только Борстейну и никому другому, — и скажите ему от моего имени, что, если еще раз будет такая задержка нашего груза, они наживут кучу неприятностей. Они уверяли, что не подведут нас, а между тем черт знает как подводят. Так и передайте ему от меня.

— Слушаю, сэр, передам. Вы сказали — мистер Борстейн? — Тарджис во все глаза смотрел на отца мисс Лины Голспи, на его массивный лысый череп, длинные усы, могучие квадратные плечи. Мистер Голспи и раньше казался ему не совсем обыкновенным человеком, а теперь Тарджис взирал на него как на полубога. Уже в самом его имени было что-то необыкновенно приятное.

— Да, именно так, — ответил ему мистер Голспи. — Ну, до свиданья. — Он вышел.

— Значит, это дочь мистера Голспи приходила сюда? — спросил мистер Смит.

— Что, его дочь? — Мисс Мэтфилд подняла брови, посмотрела на Тарджиса и спросила небрежно: — А какова она собой? Красива?

— Да, — неохотно буркнул Тарджис. И ничего больше не сказал. Он не желал говорить, он предпочитал думать о ней. О Лине Голспи.

Со всем рвением влюбленного он выполнил поручение ее отца: подошел к телефону, позвонил в Англо-Балтийское и сурово потребовал мистера Борстейна. Он с ним поговорит как следует! Он ему покажет, как подводить фирму! Лина Голспи… Лина Голспи… Лина, Лина, Лина.

— Алло! Это мистер Борстейн? Говорят от Твигга и Дэрсингема. Да, Твигг и Дэрсингем. Я звоню по поручению мистера Голспи, мистера Голспи…

Мистер Голспи… Отец Лины. Лина, Лина, Лина…

Мистер Голспи взял из рук мисс Мэтфилд напечатанные на машинке письма и разложил их на ее столе.

— Все шесть копий одинаковы. Вот это я называю работой, мисс Мэтфилд!.. Гм… Здесь написано все точно так, как я сказал?

— По правде говоря, нет. — Мисс Мэтфилд подняла глаза и посмотрела на него спокойно и твердо.

— Нет? Вот как? А что же вы написали? Подправили малость, а?

Мисс Мэтфилд слегка покраснела.

— Если хотите знать, мистер Голспи, я только в двух местах написала «были» вместо «был». Просто потому, что это грамматически правильнее. И больше ничего.

— Минуточку, минуточку! — прогудел мистер Голспи. — Не «правильнее», а «правильно». Вы написали фразу грамматически правильно, а раньше она была написана грамматически неправильно. Это вы хотели сказать? Фраза может быть либо грамматически правильна, либо неправильна, так? Ну что, теперь я выразился правильнее, а? — И он ухмыльнулся, неожиданно и неприятно.

— В грамматике я не особенно сильна, — сказала мисс Мэтфилд, пытаясь придать своему голосу суровость. — Но это я как раз знаю. Это — одно из тех немногих правил, которым меня учили. Вот я и подумала, что вы не будете возражать, если я исправлю ошибку.

— Очень вам признателен. — Мистер Голспи благосклонно посмотрел на нее. — А кстати, в чем же это вы особенно сильны, а?

— Не все ли равно? — Это было сказано с наибольшим высокомерием, на какое была способна мисс Мэтфилд. Всем в конторе этот тон был знаком и внушал к ней почтение. Но у мистера Голспи он вызвал только дружелюбную усмешку.

— Ну, разумеется, не все равно, — объявил он весело. — Люблю знать все о других людях. У каждого свой конек. Вот возьмите меня, к примеру. Я когда-то хорошо играл на бильярде, а в покер я еще и теперь могу сыграть с кем угодно. И в бридж тоже. Могу раздавить грецкий орех между двумя пальцами — большим и указательным. Факт. — Он вытянул вперед два громадных толстых волосатых пальца. — И это еще не все… Однако нам, кажется, некогда, а?

— Да, мне некогда. — Мисс Мэтфилд посмотрела на свою машинку.

— Ну хорошо, — продолжал мистер Голспи, — пока мы этот вопрос оставим. А письма, написанные по всем правилам грамматики, я возьму с собой. Написали адреса на конвертах? Отлично. — Он повернулся к ней широкой спиной, кивнул мистеру Смиту и, тихонько насвистывая, ушел в кабинет.

Мисс Мэтфилд прикусила полную нижнюю губу и хмуро посмотрела на машинку. Как всегда после разговора с мистером Голспи, она смутно чувствовала, что потерпела поражение. Этот Голспи — такой толстокожий (она вспомнила громадный толстый волосатый палец), его ничем не проймешь! С первого часа ее появления в конторе никто здесь не смел разговаривать с ней так, как он. Ее злило, что она не умеет «поставить его на место», как в свое время «поставила» мистера Дэрсингема, и мистера Смита, и всех остальных. Злила уверенность, что и в следующий раз он будет говорить с нею таким тоном — не то чтобы нелюбезно, но непочтительно, словно подтрунивая. В его тоне есть что-то унижающее. А ей никак не удается дать ему отпор. Она невольно опускает глаза, отворачивается, чуть ли не готова стыдливо краснеть, как юная девушка, — о Господи! Это она-то, Лилиан Мэтфилд! Как гоготали бы ее приятельницы, если бы они знали! И надо сознаться, этот Голспи ей сейчас уже не противен, как был противен вначале.

Позднее, когда служащие собирались домой, ей снова напомнили о мистере Голспи простодушные вопросы маленькой Селлерс, которая по-прежнему относилась к ней с глубоким почтением и потому была у нее в милости.