Анна Бригадере - Бог, природа, труд

Нарядный луг скосили, он высох. Аннеле остановилась и стала звать, аукать, подманивать. Но не напрасно ли? Ведь два дня зовет его. А может, лежит он где-нибудь раненый? Может, еще откликнется, заскулит? В вечерней тиши она услышала бы и как трава растет. Но вокруг царило безмолвие. Лес отнял у нее Кранциса.

Тьма сгущалась.

«Кранцис, дружочек мой, Кранцис, дружочек мой», — шептала девочка и, печальная, возвратилась домой. Шла новиной, где Кранцис прожил свою такую короткую жизнь.

«Кранцис, дружочек мой, Кранцис, дружочек мой».

Школа, школа!

Как в святилище входит сюда Аннеле. Большие окна, большие двери, широкие ступени. Цок, цок! — звучат шаги по кирпичному полу сеней. Скрип, скрип! — скрипят сапоги по дощатым полам комнат, постолы разъезжаются, шаркают. Классные комнаты, сени, лестница — всюду полным-полно учеников и их провожатых. Перекликаются, болтают, тараторят, степенно говорят. Те, кто потише да посмирнее, стоят вдоль стен, жмутся по углам, ждут, пока схлынет толпа, тогда и они смогут сделать все, что положено: войти к учителю, назваться, выбрать кровать, парту — подальше от кафедры. Тех, кто посмелее да понастойчивей, издали слышно, словно тучу грозовую, — то внизу грохочет, то вверху, перекрикивают друг друга, торопятся рассказать, что видели. Кто совсем не такой, как дома, кто такой же. И не успела Аннеле осмотреться, как увидела, что стоит рука об руку с какой-то девочкой возле лестницы и сталкиваются они грудь с грудью с накатывающейся на них сверху волной. Девочка в цветастом зеленом платке тянет ее за собой. Стремглав, ничего не видя вокруг, мчатся они через комнаты, где спят и умываются девочки, через коридор, влетают в мальчишескую спальню. И здесь такая же суета, шум, говор. В умывальне вдоль стен пристроено жестяное корыто с дырками в дне. Незнакомая девочка все это давно уже разглядела — не раз и не два заскакивала сюда. То с одной девочкой, то с другой. «Хочешь поглядеть, как вода течет?» — спрашивает она и тут же поворачивает кран. Вода еле-еле струится — бак пуст. Незнакомая девочка пальцем направляет струйку на дырку, показывая, как брызгает вода и как она стучит, словно дождь по крыше, когда мальчики по утрам умываются. В одном месте жесть едва держится. Девочка дергает за нее изо всех сил. Жесть гремит. Еще раз дергает. А так как этому корыту досталось не только от нее, кусок отлетает и остается у нее в руках. Девочка пугается, стреляет глазами во все стороны — не видел ли кто.

— Ох, и достанется тебе! — грозит она Аннеле, швыряет жесть, вырывает свою руку и была такова. Аннеле даже в жар бросило: растерялась, страшно и стыдно ей. Толкаясь, проходит через комнату шумная ватага мальчишек. Никто ничего не заметил. Ну и пусть тогда валяется жестянка эта!

Внизу ждет отец. Берет девочку за руку.

— Не пропадай надолго! Наша очередь скоро. Пойдем к учителю.

У Аннеле коленки подкосились. О чем он станет спрашивать? С чего начать, чтобы не сбиться? Да еще жестянка эта! Учитель сидит за большим столом, пишет. Волосы густые, пряди на лоб свисают. Устало поднимает глаза на вошедших.

— Анна Авот? С какого хутора? Ах, да, дочка Кришьяниса. Когда родилась? Имя матери? Читать умеет? Хорошо. Следующий.

— Где постель ее будет? — спрашивает отец.

— Наверху. Места занимать по порядку. Там увидите. Выбирать не разрешается.

Да. Отец понимает с полуслова. У учителя сегодня столько хлопот! Не будешь же с каждым пускаться в долгие беседы.

Отец приносит с повозки маленький коричневый сундучок, с которым еще старшие ходили в школу, и вдвоем они поднимаются по лестнице. Рядами стоят коричневые деревянные кровати. Посередине узкий проход. Половина кроватей занята. На многих сидят отцы и матери, разговаривают со своими ребятишками. Дают последние наставления.

Девочки и мальчики стоят вперемежку, потому что еще приказа не было, чтоб мальчики не ходили в комнату к девочкам, и наоборот.

Аннеле застилает свою кровать одеялом, что дала с собой мама, кладет подушку. Кровать длинная, сенник короткий. В изножье торчат голые доски, потому что и одеяло, как его ни вытягивай, коротко. На досках ноги мерзнуть будут.

Но вот все сделано, и они с отцом присаживаются на кровать, прислушиваются к тому, что говорят другие, словно им уже и сказать друг другу нечего. Потом отец встает — вечереет, а до дома путь неблизкий.

— Держись, дочка, не осрами, — говорит отец, и его теплая, большая ладонь касается головы Аннеле, словно благословляя. Губы что-то тихо шепчут. Потом надевает шапку, Аннеле провожает его, но он больше не оглядывается.

И снова бродит Аннеле по просторным комнатам, то вниз спустится, то наверх поднимется, там постоит, тут постоит. Как много ребят, и ходят они все по двое, по трое, стоят табунками, а она никого из них раньше и не видала, к кому же ей подойти? Мимо идет девочка в цветастом зеленом платке, с которой она бегала в умывальню. Вот ее она знает. Та не одна, с какой-то девочкой. Аннеле подбежала, потянула ее за рукав. Но девочка в платке глядит отчужденно, словно бы никогда не видела Аннеле, сердито вырывает рукав и уходит с подружкой. Не торчи перед глазами злополучный кусок жести, который эта самая девочка оторвала от умывальника, решила бы Аннеле, что все привиделось ей во сне.

Темнеет. С улицы вваливается ватага ребят, щеки у всех обветрены, горят. Шагают размашисто, говорят громко. Держатся табунком вокруг мальчика на полголовы выше остальных. Примус [2] Примус (с лат.) — первый ученик, исполнявший обязанности старосты и помощника учителя. , примус, примус — первый, первый, первый — только и слышится со всех сторон.

Примус — самый высокий мальчик. И он, и ребята, толпящиеся вокруг него, учатся не только зимой, но и летом.

В классе темно. Примус влезает на стол, тянется к лампе. Ребята внимательно следят за каждым его движением: не понадобится ли чего, не упадет ли спичка, не поскользнется ли на столе. Каждую секунду они готовы подхватить его, удержать. Но примус — смелый парень. Он поднимается даже на цыпочки, а когда лампа загорается, взмахивает руками и спрыгивает прямо через головы ребят в узкий проход.

Первогодки облепили лампу со всех сторон, словно мошкара. Мало кому из них доводилось видеть такой яркий свет.

Примус стоит у классной доски. Она исчерчена вдоль и поперек. Кусок мела искрошился.

— Чья работа? — грозно озирая класс, спрашивает примус и, не дождавшись ответа, нетерпеливо продолжает: — Чтоб в первый и последний раз. Сегодня спущу, а завтра, если кого застукаю, — по пальцам надаю, пощады не ждите. Это вам не пастбище, это школа, ясно?!

Должно быть, ясно — шум сразу затих. А он все не унимается: