Анна Бригадере - Бог, природа, труд

За ним все те, кто «ушел»? Не протягивают ли они свои руки к Аннеле, чтобы утащить ее с собой? И чудится ей: она идет быстро-быстро, наклонив голову, а они плывут следом, как черная, вязкая волна, и сердце ее стучит в такт их беззвучным шагам.

«Аннеле, Аннеле, не спи, не засыпай! Замерзнешь!»

Кто это? Зовет кто-то? Она же ясно слышала голос. Нет, только сердце стучит.

Встать, встать!

Где она? И вдруг вспоминает. Спала она? И все это ей приснилось? Не может быть, не может быть! И все же. Но лишь мгновение.

Бежать отсюда, бежать.

Зубы стучат. Холодно, ах, как холодно.

Она припускает бегом.

На большаке оглядывается. Чудится, что тени остались далеко позади и превратились в два черных глаза, бездонных, неподвижных и печальных, невыразимо печальных. И печально смотрят ей вслед.

Школа еще спит. Она заходит со двора, дергает дверь — заперта. Постучать, позвать, чтоб открыли? Пока шла, иначе себе все представляла. Чем ближе становилась школа, тем радостнее становилось на душе — скоро, совсем скоро в тепле окажется. Но только рука потянулась к щеколде, как сразу и отдернулась. Что скажут люди, когда их разбудят? Чудная, скажут. Как объяснит она, почему так рано прибежала, почему мать разбудила ее ночью? Поверят ли ей, не станут ли смеяться? И вправду смешно. Сначала все рассердятся, может, даже перепугаются, а потом начнут смеяться. Над ней и над ее мамой.

Нет, это невыносимо. Стучать не следует. Лучше посидит на пороге, подождет рассвета.

Напротив стоит старая клеть с глубоким черным проемом двери. Вот странно. В дверях колышатся тени, словно невидимые духи затворяют и отворяют двери. Кто-то один в душе ее уверен, что ничего похожего там нет, а второй подталкивает и жужжит, жужжит в уши, что там кто-то есть, что закрывать глаза нельзя, надо быть настороже. И не дает закрыть глаза.

Из нависших над самой землей туч начинает валить снег. Большими мягкими хлопьями падает он. Двор и крыши покрылись толстым белым ковром. И вот, наконец, ночная тьма начинает бледнеть, и забрезжило густо-серое утро. В окне вспыхнул огонек. Слышны голоса. Служанка учителя будит ребят, которые остаются ночевать в школе — дом их так далеко, что они не успевают дойти туда и вернуться обратно. Их немного, всего пятеро или шестеро. А поскольку свободных комнат в школе нет, спят они в классе, прямо на столах. Вставать им приходится рано — надо привести класс в порядок. Это их обязанность. И вот они уже, как муравьи, бегают туда-сюда с тюфячками, метлами, тряпками. Но и сейчас еще нельзя. Первое, что они спросят: чего это ты так рано, выгнали, что ли?

Дорога ожила. Сани проносятся мимо, кто-то спешит спозаранку.

Появляются первые ученики. С ними Аннеле и заходит и школу. Снег во дворе уже утоптан.

Но ждать, пока все собираются, приходится долго. Луците приезжает в нарядных санях, запряженных резвым рысаком. Сам отец ее провожает. Веселая. Улыбается. Бьет ладошку об ладошку — руки замерзли. До чего ж славно прокатиться по свежевыпавшему снегу.

Аннеле поджидала Луците — так хотелось ей поделиться с ней ночным приключением. Сейчас она все расскажет. Но только открыла рот, слова застыли, как ночью рука перед щеколдой. Нет! Вылетит слово — не поймаешь, а потом жалеть будешь, что рассказала. Как объяснишь все, да и верно ли она поймет?

Одна нынешней ночью была Аннеле, одна-одинешенька на всем белом свете. А разве не давно уже так? Только соберется что-нибудь сказать, тут же: лучше не буду, лучше не буду. Не давно ли переросла она своих сверстников, стала им чужой? Одна она. Но только нынче ночью ясно почувствовала это. Учиться надо, учиться!

Одной ей придется шагать, самой себе помогать. Как минувшей ночью. Никто не поможет. Никто ничего не даст. И будет у нее только то, чему выучится. И тогда она решается снова. Учит больше, чем задано. Не только умом, но всеми порами впитывает то, чему учат на высшей ступени, и снова стоит со старшими учениками возле кафедры. Учитель глянул удивленно, чуть заметно улыбнулся, но ничего не сказал. И ученики ничего сказать не осмелились, словно молча признавая за ней это право. И лишь однажды Слудинатайс, когда она — ближе к весне — догнала его группу, самую старшую в школе, и безбоязненно встала рядом у кафедры, ожидая выхода учителя, глянул на нее искоса своими черными, горящими глазами: «Скачи, скачи, полоумная, посмотрим, куда ускачешь», — произнес, всерьез рассердившись.

Аннеле не обратила внимания. Прошли те времена, когда думала она, что Слудинатайс самый лучший ученик и все, что ни скажет он — закон, ибо он так опередил всех, что достоин поклонения; сейчас ей кажется, что она оставила его позади; и она то ли не слышит, то ли просто не слушает ни его самого, ни его приверженцев, толпящихся за спиной, не слушает их насмешек, издевок. Что для нее эти разговоры, ведь она испытала настоящее горе.

Пасха, а за ней и Юрьев день. Еще неделя, и расстанется она со школой.

Все дорожки вокруг школы подметены, пол в классе выскоблен, окна вымыты. Утром учитель входит в класс необычно торжественный, смотрит на каждого испытующе и коротко произносит:

— Сегодня к нам приедет пастор.

Ребята удивлены, взволнованы. Мало кто знает, что пастор еще и попечитель школы.

Слудинатайс презрительно пожимает плечами.

— А что ему здесь понадобилось?

Слудинатайс такой взрослый и такой смелый парень, что может позволить себе так спросить. Но учитель резко прерывает его:

— Пастор послушает вас. Это его право.

Пастору за пятьдесят, он статный, солидный. Его большая белая рука с золотым перстнем покоится на кафедре. Учитель — само почтение — стоит рядом. Они тихо о чем-то говорят по-немецки. Потом пастор задает вопросы и, не называя никого по имени, показывает пальцем то на одного, то на другого. Один отвечает четко, без запинки, другой мнется, путается, третий вообще молчит. Дети перепуганы. Потом он снова беседует с учителем, ставит отметки. И вот называет он по имени:

— Янис Слудинатайс!

Слудинатайс встает, но учитель приглашает его к кафедре.

— Ой-ей-ей! — Луците вцепилась в Аннеле дрожащей рукой. — Сейчас наступит черед девочек. Только бы не меня. Так пастор всегда делает. Сначала слушает всех вместе, а потом вызывает одного мальчика и одну девочку. Лучших учеников. Учитель говорит кого.

Слудинатайс отвечает четко, без запинки. Ни один мускул на лице не дрогнул. Пастор доволен. С высоко поднятой головой Слудинатайс возвращается на место.

— Девочек, сейчас девочек! — шелестит по классу.

Пастор не спешит. Снова говорит с учителем. Потом слышится его удовлетворенное «А-а!».