Жорис-Карл Гюисманс - Без дна

Дюрталь прислушался: шорох в спальне стих. Легла, надо идти… С платьем ей, должно быть, пришлось повозиться… Ну и не надевала бы этот дурацкий корсет!

Дюрталь, отдернув портьеру, вошел в спальню…

Госпожа Шантелув зарылась в перину. Ее рот был приоткрыт, веки сомкнуты; но он заметил, что она подсматривала сквозь полуопущенные ресницы. Дюрталь присел на край кровати. Гиацинта съежилась, подтянув одеяло к подбородку.

— Вам холодно, дорогая?

— Нет.

Она широко раскрыла свои мерцающие глаза. Косясь на Гиацинту, Дюрталь отодвинулся в тень и разделся. Время от времени вспыхивали тлеющие головешки, освещая комнату багряным светом. Дюрталь юркнул в постель.

Казалось, он сжимал мертвую, холод ее тела передался и ему, но губы Гиацинты, впившиеся в его губы, пылали неистовым пламенем. Тонкое и гибкое, как лиана, тело прильнуло к Дюрталю. Он не мог ни шевельнуться, ни вымолвить слово — Гиацинта покрывала его лицо поцелуями. Все же Дюрталю удалось немного отодвинуться и обхватить ее свободной рукой. Сыпавшиеся на него градом жгучие поцелуи не давали ему вздохнуть. Внезапно его тело расслабилось, и он отстранился, так, разумеется, и не достигнув желаемого…

— Я вас ненавижу, — прошептала Гиацинта.

— Почему?

— Ненавижу!

«И я тоже», — чуть не сорвалось у него с языка.

Дюрталь совсем отчаялся — чего бы он сейчас только не дал, лишь бы она оделась и убралась восвояси.

Огонь в камине погас, и спальня погрузилась во мрак. Дюрталь успокоился и, облокотившись на подушки, всматривался во тьму, пытаясь разглядеть свою ночную рубашку, так как накрахмаленная сорочка, которая была на нем, коробилась и ломалась. Наконец он понял, что необходимую ему вещь подмяла под себя Гиацинта. Проклятие, постельное белье сбилось, простыни смяты, придется всю ночь мерзнуть, ведь в полусне так трудно решиться скинуть одеяло и поправить постель.

Тут Гиацинта снова заключила его в объятия. На сей раз Дюрталь взял инициативу в свои руки и властными ласками сломил Гиацинту. Чужим грудным, низким голосом она выкрикивала непристойные слова, а потом, изнемогая от наслаждения, заплетающимся языком залепетала:

— Дорогой мой… любимый… Нет, это уже слишком…

И тогда в приливе какого-то щекочущего нервы возбуждения он покорил извивающееся тело, испытывая странное ощущение, словно его раскаленная плоть пронзала пузырь со льдом…

Рухнув ничком, обессиленный Дюрталь, задыхаясь, хватал ртом воздух. Он был удивлен и испуган, подобные развлечения изматывали и ужасали его. Наконец, перешагнув через Гиацинту, он выпрыгнул из кровати и зажег свечи. Кот неподвижно стоял на комоде и переводил взгляд с хозяина на гостью. В его черных зрачках Дюрталю почудилась насмешка, и он в раздражении прогнал животное прочь. Потом подбросил в камин дров, оделся и собрался было оставить Гиацинту одну. Но та нежно окликнула его уже своим обычным голосом.

Дюрталь подошел к постели. Гиацинта повисла на его шее, пытаясь обнять, но ее утомленные любовной схваткой руки тут же упали на одеяло.

— Свершилось… Теперь вы будете любить меня еще сильнее.

Ответить Дюрталь не отважился. Разочарование было полным! Последовавшая близость была под стать предшествующему отсутствию желания.

Гиацинта внушала ему отвращение, да и сам себе он был противен! Чего ради так желать женщину, если в конце концов остаешься у разбитого корыта! Он вознес ее в своем воображении до небес, хотя что ему могло померещиться в ее глазах! Он хотел воспарить вместе с ней над животной горячкой чувств, ринуться за пределы этого мира к неизведанным, нечеловеческим радостям! Однако сорвался вниз, и вот он по-прежнему прикован к земле, и ноги его увязли в грязи. Значит, нет никакой возможности вырваться из клоаки собственной плоти, достичь пределов, где душа в восторге погружается в небесную лазурь?

Ну что ж, урок суровый, зато второго не понадобится. Один раз он дал волю чувствам — и какое раскаяние, какое падение! Вот уж правду говорят, действительность мстит, если ею пренебрегают. Она губит мечту, попирает ее ногами, мешает с грязью!

— Не сердитесь, друг мой, — сказала госпожа Шантелув из-за портьеры, — что я так долго копаюсь.

«Убиралась бы ты поскорее», — грубо подумал Дюрталь, но вслух любезно осведомился, не нуждается ли она в помощи.

А ведь еще совсем недавно эта женщина казалась такой привлекательной, такой загадочной, ее глаза мерцали нездешним светом, выражая то скорбь, то радость. И вот меньше чем за час она словно раздвоилась. Он увидел совсем другую Гиацинту, которая, как девка, выкрикивала непристойности и, как разомлевшая от страсти модистка, несла всякую пошлятину. Ужасно, но, похоже, в ней одной соединились неприятные черты всех женщин!

В конце концов он даже удивился: «И что это на меня нашло, какого черта я так сходил с ума!»

Госпожу Шантелув, вероятно, посетили те же мысли, ибо, выйдя из-за портьеры, она нервно засмеялась и прошептала:

— В моем возрасте не пристало так безумствовать.

Она окинула Дюрталя внимательным взглядом и, хотя тот постарался изобразить на лице улыбку, сразу все поняла.

— Сегодня ночью вы наконец выспитесь, — печально обронила она, намекая на прежние жалобы Дюрталя, будто он потерял из-за нее сон.

Дюрталь умолял ее присесть, согреться, но Гиацинта сказала, что не замерзла.

— Но, несмотря на жару в комнате, вы были словно ледяная.

— Я всегда такая, зимой и летом у меня прохладная кожа.

Дюрталь подумал, что в августе эта прохлада освежала бы, но теперь… Он предложил ей конфет. Гиацинта отказалась, но налила себе в крошечную серебряную рюмку немного алькермеса, отпила глоток, и они как ни в чем не бывало принялись обсуждать вкус изысканного напитка, в котором ей чудился пряный аромат гвоздики, легкий привкус корицы и нежная терпкость лепестков роз.

Потом наступила тягостная пауза.

— Мой бедный друг, — нарушила затянувшееся молчание Гиацинта, — как бы я вас любила, будь вы более доверчивы и не так настороженны. — И, когда он недоуменно поднял на нее глаза, пояснила: — Я хочу сказать, что вы, к сожалению, не в силах забыться, полностью отдать себя любви. У вас мысль впереди чувства.

— Да нет же!

Гиацинта нежно его поцеловала.

— И все равно я вас люблю.

Удивленный печалью, так трогательно прозвучавшей в ее голосе, Дюрталь вдруг до боли отчетливо почувствовал признательность и смятение этой женщины.

«Немного ей, однако, нужно», — решил он, не зная, что и сказать.

— О чем вы задумались?

— О вас!

Гиацинта вздохнула:

— Который час?

— Пол-одиннадцатого.

— Мне пора, он меня ждет. Нет, молчите, пожалуйста, не надо слов…

Гиацинта прижата ладони к щекам. Дюрталь ласково привлек ее к себе и поцеловал, не выпуская из объятий до самой двери.