Эптон Синклер - Король-Уголь

Хал снова переселился к Ремницкому. Это было тяжелой жертвой с его стороны, но давало ему те преимущества, что он мог больше времени беседовать с рабочими.

Вместе с Джерри он составил список людей, которым можно было довериться; первым в этом списке стояло имя Майка Сикориа. Майку должно понравиться, что его выдвинули в комиссию для переговоров с управляющим — он ведь считает себя созданным для таких дел! Однако решили до последней минуты его не посвящать, так как старик способен все выболтать от волнения при первом же новом инциденте в весовой.

По соседству с Халом в шахте работал один молодой болгарин по фамилии Вресмак. Ходок в его забойном участке шел круто вверх, и у него едва хватало сил проталкивать туда пустые вагонетки. Однажды, когда он это делал, обливаясь потом и напрягая все силы, подошел Алек Стоун и с грубостью силача, презирающего всякую физическую слабость, начал избивать его. Болгарин поднял руку — кто его знает зачем: защититься ли от удара, или дать сдачи. Но Алек Стоун ринулся на него и погнал вниз по штреку, пиная сапогами и осыпая неистовой бранью. Теперь этот шахтер работал в другом забое, где ему пришлось вынуть около сорока вагонеток пустой породы и получить за это всего-навсего три доллара. Каждый, кто видел лицо этого шахтера при встречах с Алеком Стоуном, не усомнился бы в его готовности пойти на все, если поднимется общее движение протеста.

На примете у Джерри был еще один шахтер, недавно вышедший из больницы, где он лежал после того, как Джефф Коттон — начальник охраны — ударил его рукояткой пистолета. Этот человек был поляк и не знал, к сожалению, ни одного слова по-английски. Но Олсен успел наладить связь с другим поляком, немного владевшим английским языком, который мог разъяснить суть дела своему соплеменнику. Был намечен также молодой итальянец по фамилии Роветта; Джерри знал его и ручался за его честность.

И еще одна кандидатура была выдвинута уже самим Халом — кандидатура Мэри Берк. Последнее время Хал сознательно ее избегал, считая это необходимой, хоть и жестокой мерой предосторожности. И это изрядно мучило его совесть. Он много раз обдумывал то, что произошло между ними. С чего началась вся история? В таких случаях долг мужчины — взять вину на себя; но мужчины этого не любят и стараются найти себе оправдание. Справедливо ли будет сказать, что тогда, в тот вечер, желая помочь Мэри подняться по ухабистой дороге, он несколько переусердствовал? Ведь по существу ей не нужна была его помощь, девушка и без него отлично обходилась! Он же и этим не ограничился — развел сентименты, а потом, как трус, давай на попятный! С самого начала надо было помнить, что все недовольство жизнью, все стремления тоскующей души толкнут Мэри к нему, потому что он не такой, как другие, потому что он знавал лучшую жизнь и настраивал ее мысли на романтический лад.

Значит, найден отличный выход из этого затруднения: наполнить жизнь Мори новым содержанием и направить ее чувства по более безопасному пути. Женщине нельзя быть членом шахтерского комитета, но она способна стать хорошей советчицей, а ее острый язык будет тем оружием, благодаря которому пополнятся ряды борцов. В своем горячем увлечении новым делом Хал по мужской привычке отметал всякие личные чувства — и снова попал в ловушку. Ему даже в голову не пришло, что Мэри может ринуться в кампанию за контроль у весов отчасти из-за желания видеться с ним. Еще меньше отдавал Хал себе отчет в том, что и сам рад каждому поводу для встречи с девушкой.

Итак, Хал придумал для Мари новую роль, куда более увлекательную, чем стряпня или нянченье детей. Его романтическое воображение разгорячилось: он вселит в нее надежду, покажет ей смысл жизни, дорогу, имеющую цель! Ведь женщины участвовали во всех великих движениях пролетариата!

Хал поспешил к ней и встретил Мэри на пороге ее дома.

— Очень рада видеть вас, Джо Смит, — сказала она, глядя ему прямо в глаза и улыбаясь.

— А я вас, Мэри Берк, — ответил он.

Мэри, конечно, согласится! Такая не подведет! С такой, как Мэри, хоть на край света! Но почему это она бледнее, чем в прошлый раз? Неужели прекрасный ирландский румянец способен поблекнуть? И похудела как-то тоже — синее ситцевое платьице сейчас не кажется таким уж тесным!

Хал сразу приступил к делу:

— Мэри, вы мне сегодня снились.

— Я? Как так?

Хал рассмеялся:

— У вас было лицо победительницы, и ваши волосы горели, как золотая корона. Вы были в белом платье из блестящего нежного шелка и ехали верхом на белоснежном коне, словно Жанна д’Арк или предводительница суфражисток. Вы скакали во главе огромного полчища, в моих ушах еще сейчас стоят звуки марша.

— Уж вы наболтаете! Интересно, в чем дело?

— Войдем, я расскажу, — ответил он.

Они прошли в убогую кухню и сели на некрашеные деревянные табуретки. Мэри сложила руки на коленях, как ребенок, которому обещали рассказать сказку.

— Ну, говорите скорее, — попросила она. — Что это за платье вы мне дарите? Надоело вам мое старое ситцевое, да?

Мэри улыбнулась, и он тоже не мог удержаться от улыбки.

— Это платье, Мэри, вы должны сами себе соткать из лучших нитей своей души — из смелости, преданности и самоотверженности.

— Опять поэзия? Серьезно, что у вас на уме?

Он оглянулся:

— Есть кто-нибудь дома?

— Никого.

Тем не менее, начав говорить, он инстинктивно понизил голос:

— Здесь находится профсоюзный организатор, представитель «большого союза», и он собирается поднять рабов на борьбу.

Веселое выражение исчезло с лица девушки.

— Ах, вот оно что! — уныло протянула она. Видение исчезло — и белый конь и белый шелковый наряд. — Ничего вам здесь не удастся сделать!

— Почему нет?

— Потому что люди здесь неподходящие. Разве вы не помните, что я вам сказала тогда у Рэфферти? Они трусы.

— Эх, Мэри, говорить-то хорошо, а так ли уж приятно лишиться крова?

— Уж кому-кому, а мне про это рассказывать не надо! — воскликнула она с внезапной горячностью. — Будто я все это не испытала!

— Ваша правда, Мэри. Но я хочу сделать людям лучше!

— А я разве не хочу? Да я готова у всех хозяев носы пооткусывать!

— Прекрасно! — засмеялся он. — Запишем это как один из пунктов нашей программы.

Но ее не так-то легко было развеселить. Она казалась такой несчастной и растерянной, что ему невольно захотелось снова взять ее за руку. Но он преодолел свое желание; ведь он пришел направить ее энергию по надежному руслу!

— Мы должны пробудить этих людей для сопротивления!

— Ничего не выйдет, Джо, во всяком случае не с теми, кто говорит по-английски. Еще греки и болгары туда-сюда, эти привыкли драться у себя на родине, так, может, они и здесь захотят. Но ирландцы — ни за что на свете! Те, у кого было мужество, давно бежали отсюда. А кто остался, тех сделали подхалимами. Я знаю всех и каждого наперечет. Все недовольны, все ругают хозяев, но как вспомнят про черный список, так валятся перед ними на колени и ползают на четвереньках!