Любен Каравелов - Болгары старого времени

а потом вдруг вскочит, схватит ружье и выстрелит в дымоход. Кроме того, дедушка Либен и теперь, на старости лет, держит несколько слуг и на конюшне несколько лошадей. Когда один из сыновей посоветовал ему продать лошадей и рассчитать слуг, дедушка Либен ответил:

— Коней заройте вместе со мной в могилу, когда я умру… А насчет слуг — я скорей прогоню жену и детей, чем моего Ивана.

Дедушка Либен любил Ивана, как иной богач любит щенка или котенка. Иван принадлежал к разряду существ, слепо привязанных к хозяину. Он прожил в доме целых двадцать четыре года и за все это время только раз почувствовал обиду на хозяина. Дело было так. Однажды дедушку Либена стала трясти лихорадка.

— Ты не знаешь, как надо лихорадку, лечить, Иван? — спросил он слугу.

— Сердись поменьше — как рукой снимет. Больно ты сердит, вот тебя и трясет, — ответил тот.

Прошло пять лет. Иван уже забыл про этот случай, но дедушка Либен запомнил его. Как-то раз заболел лихорадкой Иван и не явился к столу — подавать хозяину вино: в его обязанности входило присутствовать при трапезе дедушки Либена и потчевать его вином из серебряной чарки.

— Где Иван? — спросил дедушка Либен.

— Его бьет лихорадка, — ответила жена.

— Позови!

— Лакай без него. Дай ему отлежаться. Человек ты или дьявол?

— Зови сюда! — крикнул дедушка Либен.

Либеница пошла исполнять приказание тирана. Когда Иван предстал пред светлые очи хозяина, тот спросил его:

— Что с тобой, Иван?

— Лихорадка треплет, дедушка Либен!

— Спой мне что-нибудь!

— Не могу, дедушка Либен!

— Пой, скотина! — закричал дедушка Либен и схватил пистолет.

Иван запел:

Он пел дедушке Либену за каждым обедом и ужином — до самого своего выздоровления. А когда выздоровел, дедушка Либен сказал ему:

— Никогда больше не смейся над больными!

Теперь дедушка Либен живет одними воспоминаниями. Он любит свою старинную юнацкую одежду. В комнате, где он ночует зимой, — летом он спит на балконе или прямо на дворе под открытым небом, — по стенам развешаны на крюках красные, шитые золотом шаровары, синие и зеленые безрукавки, белые плащи, жилеты с большими серебряными пуговицами, длинные шелковые кафтаны и т. п. Но ни одного из этих нарядов он теперь уже не надевает, так как и в Копривштице есть свои моды. На стенах висят еще албанские рубахи, турецкие плащи и пояса, македонские бурки, расшитые золотом и шелками тюрбаны. Но главное богатство дедушки Либена находится в чулане. Там висят разные ружья, пистолеты, сабли, ножи, патронташи, ятаганы, пороховницы, уздечки, сумки, арканы; на полу лежат седла, попоны, седельные мешки и другие принадлежности для путешествия и охоты.

Когда дедушка Либен едет верхом в церковь или к кому-нибудь в гости, двое слуг поддерживают его, идя рядом по обе стороны: во-первых, старость уже взяла верх над его юнацким сердцем и, как-никак, изменила его привычки; а во-вторых, он любит турецкие обычаи, и хочется ему на старости лет утереть нос копривштинским портнягам да лавочникам, сроду не садившимся на лошадь. Кто не слыхал о дедушке Хвырго и дедушке Костадине? А обе эти знаменитости были деревенскими портными. Пошли дедушка Хвырго с дедушкой Костадином в Стрельчо — капусту покупать. Взяли с собой старую кобылу. Перед тем как въехать в село, дедушка Хвырго сел на кобылу, а дедушка Костадин побежал впереди, крича женщинам: «Эй, с дороги! Не испугайте лошадку!»

У дверей церкви дедушка Либен слезает с лошади. В церковь его вводит, поддерживая под мышки, один из слуг, — это уж для пущей важности, а другой остается у паперти с лошадью. Отстояв службу и вернувшись домой, дедушка Либен покушает, выпьет водочки, кофейку и даст внучатам по десять монеток на пряники. Потом опять садится на коня и едет на мельницу — посмотреть, велика ли вода и есть ли работа, да заодно угостить мельника водкой. Но покамест доедет туда, в его оловянной фляжке не останется ни капли. Происходит вся эта трагикомедия следующим образом. Отправляясь на мельницу, дедушка Либен думает: «Ах, как обрадуется Ненчо, когда я привезу ему стрелешской водочки! Только старуха моя, кажется, слишком много налила; этак он, пожалуй, выпьет больше, чем следует, забудет о деле и жернова не накует… Дай-ка отопью немножко — так-то лучше будет…» Тут дедушка Либен поднесет фляжку к губам, хлебнет маленько — и дальше. Но от нечего делать нет-нет да вспомнит опять прежние свои соображения и снова отхлебнет немножко. А так как до мельницы далеко, он почти всегда приезжает к Ненчо с пустой фляжкой. С мельницы он возвращается домой, обедает и ложится спать. Выспавшись, опять едет верхом осматривать нивы, луга, овец и коров, — разумеется, снова запасшись водочкой.

— Надо угостить чабанов и пастухов, — объясняет он жене.

Но чабаны и пастухи выпивают не больше мельника.

Как ни обманывает дедушка Либен свою старушку, она прекрасно знает, в чье горло льется водка, и очень часто не хочет ему наливать. Тогда дедушка Либен прибегает к крайнему средству — он хмурит брови и грозно кричит:

— Молчи, жена! Ты своим упрямством самого ангела взбесишь. Я тебя больше знать не хочу: отошлю тебя к Корлиным, твоим отцу с матерью! Вот только приедет владыка к нам в город за архиерейским сбором, попрошу у него разводную. С тобой жить невозможно.

Услыхав эту страшную угрозу, старушка тотчас наполнит фляжку, хоть и знает, то дедушка Либен шутит: развестись с ней он ни за что не решится. Бабушка Либеница прекрасно понимает, что если б он отважился на этот невероятный подвиг, некому было бы шить ему рубахи, укутывать его и подтыкать ему за спину одеяло, искать у него в голове на солнышке; да и родителей ее, Корлиных, давно уже нет на свете; кроме того, сыновья ни в коем случае не дадут ей с голоду помереть.

Дедушка Либен, получив фляжку из рук старушки, улыбнется и скажет:

— Что? Испугалась, Дела? Ладно, ладно, ты у меня славная женка… Я не променяю тебя на червонцы Хаджи Боза…

Дедушка Либен терпеть не может коробейников; если же они из другого села или города, так гонит их, как фарисеи гнали Христа.

— Грабить нас пришли! — кричит он. — От них бедняки еще больше беднеют… Гнать их вон из нашего села!

А если какая-нибудь краставосельская или душанцевская баба притащит на своей спине сушеные груши, сливы, кизил, орехи, — хочет, как водится, обменять их на шерсть, — дедушка Либен, чтоб ребята не воровали шерсти у матерей и не выменивали ее на всякую ерунду, отнимет у бедной бабы мешок с товаром, вытряхнет его на улице и крикнет детям: