Любен Каравелов - Болгары старого времени

Ветер выл и наполнял безлюдье ночи замогильными стонами, словно погребальным пением над покойником, окутанным белым саваном снежной пустыни.

Отдохнув, Македонский снова двинулся вперед уверенно и бодро.

Внезапно путь ему преградила темная полоса. Она тянулась вдоль Дуная, и конца ее не было видно. Это чернела своего рода небольшая речушка во льду шага в три шириной. Вероятно, здесь был стрежень, еще не скованный морозами. Озабоченный Македонский остановился перед этим неожиданным препятствием. Вода, свинцовая, страшная, глухо шумела перед ним, образуя грозную преграду на пути. Он внимательно посмотрел вправо и влево, но на белизне снега, тонким слоем покрывавшего Дунай, темная полоса казалась бесконечной. Обойти ее было невозможно. Несколько минут Македонский стоял в раздумье. Ночной ветер обжигал ему лицо, но он этого не чувствовал. Наконец, решительно повернувшись, он быстро зашагал обратно. Его осенила внезапная мысль. Он шел прямо к тому месту, где на румынском берегу виднелась одинокая хибарка. Ловко выбравшись на откос, Македонский оказался подле деревянной постройки. Бросив палку, он принялся растирать озябшие руки, чтобы хоть немного отогреть их, затем потянулся к стрехе, ухватился за торчавшую доску, подергал ее, пораскачал и оторвал. Раздался сильный пронзительный треск, и в тот же миг дверь хижины распахнулась.

Вышел лохматый человек без шапки и в тяжелой румынской шубе. Грубо схватив Македонского за руку, он заорал:

— Стой, разбойник! Зачем доску отдираешь?

Но Македонский, не обращая на него внимания, продолжал тащить.

Неизвестный с силой толкнул его.

— Разбойник!

Не выпуская добычи из рук, Македонский угрожающе взглянул на румына и тихо сказал:

— Пошел прочь!

— Оставь! Кто ты такой?

— Пошел прочь! — сдавленным голосом повторил Македонский, продолжая тянуть доску.

Неизвестный вцепился в нее и яростно завопил:

— Нет, не пущу, разбойник!

— Марш домой! — тяжело дыша, выговорил Македонский, толкнув его в грудь.

— Караул! Караул! — закричал румын, не уступая своего имущества.

Этот крик разнесся далеко в ночи.

Македонский растерянно оглянулся.

— Я заплачу тебе, братец, вот возьми два франка, — забормотал он, протягивая деньги.

— Караул! Грабят! — кричал во все горло упорный румын, вырывая своими цепкими руками спасительную доску.

Македонский понял, что имеет дело с сильным противником и что положение его становится критическим. Без мостика он полыньи не перейдет и останется на румынском берегу, а может быть, даже попадет в руки полиции. Итак, простой кусок дерева мог погубить все дело. Надо было действовать решительно. Держа крепко доску, в которую вцепился румын, Македонский напряг все силы, ухнул, опрокинул своего противника на землю и повалился на него сам. Сбитый с ног румын, лежа на спине, с силой прижимал к себе доску и, задыхаясь, хрипел. Взбешенный его отчаянным сопротивлением, Македонский вскочил, ухватился за конец доски, резким движением вырвал ее из рук врага, затем размахнулся и со страшной силой ударил румына по голове.

Румын не шелохнулся.

Взяв свою добычу под мышку, Македонский подобрал палку и вернулся к полынье. Подойдя к ней, он измерил взглядом ширину, испытал палкой крепость льда по краям и осторожно перебросил кладку.

Этот непрочный мост, шириною немногим более полутора четвертей, едва касался концами краев льда. Малейшая неосторожность, одно неловкое движение, и он мог рухнуть.

Не крестившийся годами, Македонский, очутившись перед зияющей могилой, невольно поднял руку и перекрестился, а затем благополучно перешел по этому гибельному мосту на другую сторону полыньи.

Точно так же потом, в 1876 году, сделали Бенковский и Волов, когда перед Бекетом {67} 67 Бенковский Георгий (1841–1876), Волов Панайот (ок. 1850–1876) — выдающиеся болгарские революционеры, руководители Апрельского восстания в 1876 году, жестоко подавленного турками. Бекет — пристань на румынском берегу Дуная. полынья преградила им путь на середине замерзшего Дуная.

Подходя к турецкому берегу, Македонский уже ясно видел свет, пробивавшийся из окошечек сторожевых будок. Наметив себе точку как раз посреди двух караулов, он шел прямо, зная, что там должна быть размытая весенними ливнями ложбинка, в которой он мог бы скрыться.

Странные чувства теснили ему грудь. Он понимал, что чем ближе желанный берег, тем большие трудности, опасности и случайности его ожидают.

Он понимал это и все-таки торопился.

К счастью, мрак продолжал сгущаться. Свыкшиеся с темнотой глаза Македонского различали все: караульные будки, неровные очертания берега, черневшую впадину, а позади призрачно освещенное, походившее на волшебный город Гюргево.

Он подошел к берегу, спустился в овражек, остановился и прислушался. Все спало крепким сном. Сторожек уже не было видно. Его окружали невысокие осыпавшиеся стенки промоины. На юг тянулась темная ложбинка, к северу расстилался затуманенный город, пепельно-серый, далекий, как сон.

Македонский вытащил из-под полушубка револьвер, взял его в правую руку, перебросив палку в левую.

Тихо и осторожно он двинулся вдоль промоины, настолько неглубокой, что голова его возвышалась над краями.

И вдруг ему померещилось, что неподалеку, шагах в пятидесяти от него, движется какая-то темная фигура. Он присмотрелся внимательнее: в самом деле, прямо на него шел человек. Македонский даже приметил у незнакомца винтовку наперевес.

Сомнений не было — это шел солдат пограничной стражи. Македонский поспешно присел и прижался к откосу. При этом резком движении палка его врезалась в землю, он выдернул ее, и тотчас с глухим шумом посыпались отвалившиеся комья. Он насторожился. Сердце у него билось так сильно, словно готово было разорваться.

— Кто там? — раздался голос из темноты.

Стало слышно, как зацокали солдатские сапоги.

Македонский притих. Он лег навзничь и, не отводя глаз от края ложбинки, держал наготове револьвер.

Шаги приближались. Место, где укрылся Македонский, было всего лишь небольшим углублением, обросшим тощими кустиками, с которыми под покровом ночи он сливался настолько, что заметить его было трудно. Грозное зимнее небо нависло над ним, молчаливое и зловещее.

Он притаился, держа револьвер наготове.

Шаги затихали… Как видно, солдат пошел обратно, убедившись в том, что ошибся и шум ему только почудился. А может быть, и это вполне вероятно, его обуял внезапный страх.

Но Македонский еще долго, не двигаясь с места, напряженно прислушивался и, сдерживая дыхание, вглядывался в темноту.

Вскоре наступила полная тишина. Тогда он осторожно пошевельнулся и, выпрямив свое окоченевшее тело, почувствовал, как застыла от холода его спина и одеревенели ноги.