Сельма Лагерлёф - Иерусалим

— Он уже пришел, — ответила Барбру. — Я пошла вперед, чтобы сказать тебе об этом.

При входе Ингмара старик с трудом приподнялся и протянул ему руку.

— Добро пожаловать на родину! — сказал он.

Ингмар опечалился, взглянув на него.

— Я не думал, что ты так огорчишь меня, — сказал он. — Я только что вернулся и застаю тебя умирающим.

— Не сердись на меня за это, — проговорил старик, словно оправдываясь. — Ты ведь помнишь, что Ингмар-старший обещал позвать меня, как только ты вернешься из паломничества.

Ингмар присел на край постели. Старик гладил его руку, но долго не произносил ни слова. Видно было, как тяжело ему это дается. Лицо его еще больше побледнело, и дыхание вырывалось тяжелым свистом.

Барбру вышла из комнаты, и тогда он начал расспрашивать Ингмара.

— Как ты доехал? — спросил он, пристально глядя на Ингмара.

— Хорошо, — отвечал Ингмар и погладил его по руке в ответ. — Путешествие прошло благополучно.

— Прошел слух, что ты привез с собой Гертруду?

— Все в порядке, она приехала со мной и выходит замуж за моего двоюродного брата, Бу Монсона.

— Тебя это не огорчает, Ингмар?

— Нет, меня это не огорчает, — ответил Ингмар твердым голосом.

Старик пытливо посмотрел на него и покачал головой. Многое во всей этой ситуации казалось ему непонятным.

— Что это у тебя с глазом? — спросил он.

— Я лишился его в Иерусалиме, — быстро ответил Ингмар.

— Ты и этим доволен? — полюбопытствовал старик.

— Ты знаешь, Ингмар-сильный, что Господь всегда требует залога, когда хочет наградить кого-нибудь большим счастьем.

— А он наградил тебя большим счастьем?

— Да, — отвечал Ингмар, — я могу исправить зло, которое причинил.

Умирающий беспокойно заметался.

— Тебе больно? — спросил Ингмар.

— Нет, меня мучит беспокойство, — тихо произнес старик.

— Скажи мне, что с тобой.

— Ты ведь не будешь лгать мне, чтобы я умер с миром? — нежно спросил старик. Ингмар сидел смущенный. Он потерял все свое самообладание и разразился слезами. — Скажи мне лучше правду, — продолжил старик.

Ингмар быстро справился со слезами.

— Я не могу не плакать, когда теряю такого друга, каким ты был мне всегда.

Старик слабел все больше, холодный пот выступил у него на лбу.

— Ты так недавно вернулся, Ингмар, что я не знаю, слышал ли ты, что говорят об усадьбе.

— Да, — отвечал Ингмар, — слухи о том, на что ты намекаешь, дошли ко мне в Иерусалим.

— Я должен был лучше приглядывать за тем, что ты мне доверил, — сказал старик.

— Я скажу тебе одно, Ингмар-сильный. Ты неправ, если думаешь о Барбру что-нибудь дурное.

— Я — неправ? — спросил старик.

— Да, — твердо произнес Ингмар. — Хорошо, что я вернулся. Теперь около нее будет человек, который сумеет ее защитить.

Ингмар-сильный хотел что-то возразить, но в это время в комнату вошла Барбру, которая готовила в зале кофе для гостей и слышала весь разговор. Она быстро подошла к Ингмару, словно желая ему что-то сказать, но в последнюю минуту раздумала; вместо этого она наклонилась к старику и спросила, как он себя чувствует.

— Мне стало лучше после того, как я поговорил с Ингмаром, — ответил он.

— Да, хорошо поговорить с ним, — тихо сказала Барбру и, отойдя от кровати, села к окну.

После этого все увидели, что Ингмар-сильный готовится к смерти. Он лежал, сложив руки и закрыв глаза. Все сидели молча, чтобы не нарушить его покоя.

Мысли старика непрестанно обращались к тому дню, когда умирал Ингмар-старший. Ингмар-сильный видел перед собой комнату в том виде, какой она была, когда он вошел проститься с другом. Тут он увидел детей, которых спас его хозяин; в его последние минуты они сидели у него на кровати. При этой мысли у старика стало тепло на сердце. «Видишь, Ингмар-старший, у тебя все-таки было передо мной преимущество, — прошептал он, так как он знал, что товарищ его юности был в этот час поблизости. — Священник и доктор здесь, и твое одеяло покрывает меня, но на моей постели не сидит дитя».

Едва успел он произнести это, как ему почудилось, будто кто-то ответил:

— Здесь в усадьбе есть ребенок, которому ты можешь оказать благодеяние в свой смертный час.

Поняв, в чем дело, Ингмар-сильный тихо улыбнулся. Он, казалось, сразу сообразил, что ему надо сделать. Ослабевшим, но ясным голосом начал он сетовать на то, что пастору и доктору так долго приходится ждать его кончины.

— Раз господин пастор здесь, — сказал он, — то я должен ему сказать, что у нас в доме есть еще некрещеное дитя, и я попросил бы господина пастора, пока он здесь, окрестить ребенка.

В комнате и раньше было тихо, но после этих слов, казалось, все замерло. Тогда пастор сказал:

— Тебе пришла в голову благая мысль, Ингмар-сильный. Давно пора было сделать это.

Барбру стояла пораженная.

— Ах, нет, — сказала она, — не надо.

Ее не покидала мысль, что при крещении придется назвать отца ребенка, и поэтому откладывала таинство со дня на день. «Когда развод будет закончен, тогда и окрещу его», — думала Барбру. А теперь она так испугалась, что не знала, как ей быть.

— Ты можешь доставить мне радость, сделав доброе дело в мой смертный час, — сказал Ингмар-сильный, повторяя слова, которые ему послышались.

— Нет, этого не должно быть, — прошептала Барбру.

Тут и доктор стал на сторону Ингмара-сильного.

— Я убежден, что Ингмар-сильный вздохнет легче, если хоть ненадолго забудет о приближении смерти.

Барбру казалось, что оба они своей просьбой накладывают на нее тяжелые цепи. Она произнесла с тихим стоном:

— Поймите, это невозможно.

Тогда пастор подошел к Барбру и серьезно сказал:

— Барбру, ты ведь сама понимаешь, что ребенка надо окрестить.

— Да, но сегодня это для меня слишком тяжело, — прошептала она. — Завтра я приду к вам с сыном, господин пастор. Нельзя же его крестить теперь, когда умирает Ингмар-сильный!

— Ингмару-сильному это доставит радость, — сказал пастор.

До этой минуты Ингмар сидел молча и неподвижно, но теперь он пришел в сильное волнение, увидев Барбру такой растерянной и несчастной.

«Как это должно быть тяжело для такой гордой женщины, как она», — подумал он. Ингмар просто не мог перенести, чтобы та, кого он любил и уважал больше всех, подвергалась всеобщему презрению и осуждению.

— Пожалуйста, не настаивай, Ингмар-сильный, — сказал он. — Это слишком тяжело для Барбру.

— Мы поможем ей, пусть только принесет ребенка, — сказал пастор. — Она может все необходимое написать на бумаге, я унесу ее с собой и там уже внесу в церковную книгу.

— Ах, нет-нет, это невозможно! — сказала Барбру, пытаясь отложить крестины.

Тогда Ингмар-сильный приподнялся на постели и веско произнес:

— Ты всю жизнь будешь упрекать себя, Ингмар, если не настоишь, чтобы исполнили мою последнюю волю.