Адальберт Штифтер - Бабье лето

— Сделайте милость, разрешите сопровождать вас, — сказал Густав Клотильде.

Она ласково взглянула на юношу и сказала:

— Прошу вас сделать мне одолжение.

— Прежде чем мы отправимся, — сказал еще мой гостеприимец, — взгляните и на этих двух моих замечательных художников. Ойстаха и Роланда, живущих в моем имении, которое я назвал бы «Беззаботность», если бы оно не доставляло столько забот. Они приветствуют вас перед домом. А вот и моя Катарина, на которой держится дом, а вот управляющий, садовник и другие, которые не хотели отказать себе в радости присутствовать при вашем приезде.

Отец пожал всем руки, а мать и Клотильда учтивейше поклонились.

Затем мой гостеприимец взял под руку мою мать, отец — Матильду, я — Наталию, Густав — Клотильду, и мы прошли через решетчатые ворота в сад и в дом. Экипажи отправились на хутор. В доме нас тотчас провели в наши комнаты. Матильда и Наталия пошли в обычную свою квартиру. Для моих отца и матери было отведено помещение из трех комнат — с очень красивой обивкой стен и превосходной мебелью. Обо всех и всяческих удобствах позаботились наперед. У Клотильды была изящная, голубоватая комнатка. Из родительской квартиры я направился в обычные свои комнаты. Густав пришел ко мне сюда в первые же минуты и обнял меня с великой радостью и любовью.

— Ну, наконец все определенно и ясно, — сказал он.

— Определенно и ясно, — возразил я, — если даст Бог. Теперь ты и вправду мой дорогой любимый брат, хотя по правилам ты станешь им лишь через некоторое время.

— Можно и мне говорить тебе «ты»? — спросил он.

— Рад этому от души, — ответил я.

— Итак, ты мой любимый, дорогой брат, — сказал он.

— Навсегда, на всю нашу жизнь, что бы ни случилось, — сказал я.

— Навсегда, — отвечал он, — а теперь быстренько переоденься, чтобы не опоздать. Все соберутся для еще одного приветствия в зале для гостей на первом этаже, прежде чем пойдут обедать. Мне и самому надо привести себя в порядок.

Все было так, как сказал Густав, и всем передали приглашение. Он вышел, и я переоделся.

Мы собрались в комнате для гостей на первом этаже, где я, будучи первый раз в этом доме, сидел один, когда мой гостеприимец удалился заказать для меня обед. Тогда до меня доносилось пение птиц. Пол выкладной работы был сегодня целиком покрыт очень красивым ковром. Ойстах и Роланд были тоже приглашены на этот прием.

Когда все собрались, мой гостеприимец, одетый столь же празднично, как мы, встал и сказал:

— Я еще раз обращаюсь ко всем приехавшим с приветствием в стенах этого дома. Хотя мне и не хватает здесь иных дорогих друзей и в некотором роде соратников, еще у меня оставшихся, так уж устроено, что не всегда удается собрать вместе всех, кого любишь. Самое существенное — здесь, и собрались мы по славному поводу, который кое-кому принесет еще более прекрасный день. Вы, высокочтимая сударыня, мать молодого человека, который не раз жил под кровлей этого дома, желанная в нем гостья. Дом этот часто слышал ваше имя и имена ваших добродетелей, и хотя звуки речи часто вещали как бы совсем иное, в них бессознательно слышались и скапливались ваши свойства, рождая почтение и, позвольте сказать это старику, любовь. Вы, мой благородный друг, — позвольте мне назвать вас так, — убеленный сединами, как и я, но достославнее благодаря почтению ваших детей, а потому и других людей, вы со своей супругою незримо обитали в этом доме и чтите его, присутствуя ныне в нем во плоти. Вы, Клотильда, прибыли сюда со своими родителями и находитесь как бы в своих владениях. К тебе, Матильда, обращаюсь я лишь теперь, обратившись прежде к другим, кто не столь часто переступал порог этого дома, как ты. Ты принесла нам сегодня нечто, что будет всем мило и дорого. Поэтому ты желанна здесь не менее, чем была желанна всегда. Добро пожаловать, Наталия, привет вам, Генрих, Ойстах, Роланд, Густав, свидетели нынешного события.

Моя мать на это ответила:

— Я всегда думала, что мы будем сердечно приняты в этом доме, так оно и случилось, благодарю вас за это от всей души.

— Я благодарю тоже, и пусть оправдается доброе мнение о нас, — сказал отец.

Клотильда только поклонилась. Матильда сказала:

— Спасибо тебе за твое приветствие, Густав, и если ты говоришь, что я принесла нечто доброе и милое всем, то сообщу, что Генрих Дрендорф и Наталия обручились девять дней назад в Штерненхофе, мы приехали к тебе, чтобы получить твое одобрение этого шага. Ты всегда обращался с Наталией, как родной отец. Кем она стала, она стала главным образом благодаря тебе. Поэтому ее никак не мог бы осчастливить союз, не получивший полного твоего благословения.

— Наталия — добрая, прекрасная девушка, — отвечал мой гостеприимец, — благодаря своей натуре и своему воспитанию она стала тем, что она есть. Может быть, в этом есть и небольшая моя доля, ведь все незлые люди, нас окружающие, вносят в нашу душу что-то хорошее. Ты знаешь, что заключенный союз я полностью одобряю и желаю ему всякого счастья. Но коль скоро ты назвала меня отцом Наталии, позволь мне и поступить как отцу. Наталия, как моя наследница, получит Асперхоф со всеми его угодьями и всем, что в нем есть, она получит также, поскольку у меня нет родственников, и все мое остальное имущество. Произойдет это таким образом, что в день своего бракосочетания она получит часть всего состояния, а также грамоты, дающие ей право на остальное, что перейдет к ней в день моей смерти. В этих грамотах, которым она соблаговолит последовать, будут указаны и некоторые подарки друзьям и слугам. Поскольку я отец, я и дам приданое своей любимой дочери, а от матери она может принять только подарки. И вы должны согласиться с одним моим упрямым желанием, сопротивление которому причинило бы мне большую боль. Свадьба должна быть отпразднована в Асперхофе. Сюда много лет назад впервые пришел жених, здесь я с ним познакомился, здесь, может быть, и родилась эта привязанность, и, наконец, здесь живет отец, как меня сейчас назвали. Ко дню свадьбы для молодоженов будет в Асперхофе готова квартира, но им не предъявляется требование воспользоваться ею. Пусть они по своему выбору устраиваются либо в Асперхофе, либо в Штерненхофе, либо в городе, либо живут попеременно, где им захочется.

В продолжение всей этой речи Матильда достойно и чинно сидела на своем месте, да и вообще в этом собрании царила глубокая серьезность. Матильда старалась владеть собою, но из глаз ее полились слезы, а губы задрожали. Она встала и хотела что-то сказать, но говорить не смогла и только протянула Ризаху руку. Тот обошел стол — ибо их разделял его угол, — мягко усадил Матильду на место, тихо поцеловал в лоб и погладил ее гладко расчесанные на пробор над изящным лбом волосы.