Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

Вскоре в гостиную вошел господин Глауджюс. Васарис едва узнал его. В театре тот показался ему много моложе, живей и симпатичней. Теперь Людас увидел крупного, пожилого, тучного господина в темной паре, которая сидела на нем не очень ловко — чуть-чуть узковатые брюки, чуть-чуть широковатый пиджак, чуть-чуть коротковатые рукава придавали ему несколько смешной вид.

Поздоровавшись с гостем, хозяин плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и, неизвестно почему и для чего, сказал:

— Так, так, так…

Жена презрительно поглядела на него, а Васарис ждал, что он скажет еще.

— Так, — еще раз решительно произнес господин Глауджюс. — Так, значит, сегодня рождество.

— Да, уже рождество, — подтвердил Васарис.

— Так угости нас чем-нибудь, — обратился он к жене. Люция молча вышла из комнаты.

— А вы, я слышал, все по заграницам разъезжали, — обратился Глауджюс к гостю.

— Да, осенью только вернулся, и чувствую себя в Литве почти новичком.

— Где служите?

— Я директор гимназии.

— Директор гимназии, — каким-то неопределенным током, не то изумленно, не то сочувственно протянул Глауджюс.

— Я с самого начала войны и до сих пор не был в Литое. Все меня интересует — и люди, и здешняя жизнь. Вижу, что война уже забывается.

— Да, в Литве войны будто и не было.

— Ну, а как обстоит дело с промышленностью? Есть надежда, что в будущем мы сможем конкурировать с заграницей хоть по некоторым товарам?

— Да, да, сможем.

— Американцы, кажется, построили у нас текстильную фабрику?

— Ничего у них не выйдет.

— Почему?

— Обанкротятся.

— Но почему же?

— Не вытянут.

Спросить еще раз «почему» было бы невежливо, и гость решил переменить тему.

— Вы часто бываете с супругой в театре?

— Она часто, а я только на премьерах.

— Конечно, вы очень заняты. Приятно, все-таки, что в Каунасе такой хороший театр. Увы, я тоже очень редко хожу.

Глауджюс опять, неизвестно почему и для чего, повторил:

— Так, так, так.

К счастью, в этот момент вернулась Люция. Она принесла поднос с бенедиктином и сладостями.

— Сейчас будет кофе. А пока что не выпьем ли по рюмочке?

— Налей, — буркнул муж.

Ничего не сказав, он осушил рюмку и сам наполнил ее снова.

Люция и Васарис говорили о праздничных визитах, о знакомых, о театре, о новостях дня, а Глауджюс только изредка вставлял свое «так, так, так».

— Сударыня, а где же мой крестник? — вдруг спросил Васарис. — Я думаю, он уже совсем взрослый. Мне хотелось бы с ним познакомиться.

— Пожалуйста. Витукас! Витукас! — крикнула она, раскрыв дверь в другую комнату.

В гостиную вошел красивый десятилетний мальчик и, не зная, что от него хотят, остановился в дверях.

— Витукас, знаешь, кто этот господин? Это твой крестный отец, — сказала Люция, взглядом показывая на Васариса. — Помнишь, я тебе о нем рассказывала. Ну, подойди, поздоровайся.

Витукас подал руку и шаркнул ногой, искоса поглядев на отчима.

— Ого, какой молодец, — удивился Васарис. — Может быть, уже и гимназист?

— Нет еще, — объяснила мать, — в будущем году поступит.

— Ну, Витукас, как ты учишься? Какой предмет тебе больше всего нравится?

— Природоведение и география, — ответил Витукас. — Там много картинок и карт. У меня есть большая коллекция растений и бабочек.

— Покажешь мне?

— Пойдемте, — сказал крестник и потянул Васариса за рукав.

Но мать ласково остановила мальчика.

— Не надо так торопиться. Может быть, крестный отец вовсе не интересуется твоими коллекциями.

— Как не интересуюсь, — вступился Васарис, — я непременно хочу поглядеть.

Однако Глауджюс неодобрительно покосился на пасынка.

— Ступай в свою комнату, — резко сказал он мальчику. — Не люблю, когда дети вертятся возле взрослых.

— Ну, пусть он побудет со мной, — вступился Васарис. — Такому большому мальчику полезно побыть со старшими.

— Ступай, ступай в свою комнату, — повторил суровый отчим, и Витукас, опять хмуро поглядев на него, вышел.

Подали кофе, выпили еще по рюмке ликера, но Глауджюс по-прежнему сидел насупившись — бирюк-бирюком! С изумлением наблюдал Людас, как Люция с истинно парижским шиком курила папироску.

— Знаете что, милый кум, — что-то вспомнив, сказала она, — пойдемте завтра в театр. У мужа есть билет, но он идти на может.

— Не могу, — подтвердил Глауджюс.

— С удовольствием, — согласился Васарис, — вопрос только в том, достану ли я билет. Ведь праздники.

— А билет мужа? Дай свой билет.

— Так, так, так, — роясь в бумажнике, хмуро сказал муж Люции. — Вот. Четвертый ряд, левая сторона, десять литов.

Васарис изумился и машинально полез в карман за деньгами, но Люция не позволила ему заплатить и вручила билет. Людас стал прощаться. Господин Глауджюс лениво поднялся и проводил его до дверей гостиной.

«Так вот кому досталась бедная Люце! — думал, возвращаясь домой, Васарис. — Неудивительно, что, живя с таким остолопом, она и сама так изменилась. Другая, возможно, опустилась бы на ее месте, а она превратилась в шикарную даму. Ну, посмотрим…»

На другой день госпожа Глауджювене позвонила ему и попросила прийти к шести часам поужинать с нею и вместе отправиться в театр. Глауджюса не было дома, так что ужинали втроем — хозяйка, Витукас и гость. Люция ела мало и вскоре ушла заканчивать свой туалет. Витукас повел крестного показать свою коллекцию.

В его комнате царил порядок, на стенах висели детские картинки и собранная мальчиком коллекция бабочек в деревянной рамке под стеклом. Васарису тотчас бросился в глаза большой портрет Бразгиса над постелью мальчика — очевидно, сделанный на фронте и потом увеличенный снимок.

— Витукас, кто этот господин? — нарочно спросил он.

— Это же мой папа, разве вы не узнали? — изумился Витукас.

— Узнал, но не сразу. Ведь я его никогда не видал в военной форме.

— Он воевал с немцами и погиб на войне. А сегодня мамочка рассказывала мне, что вы с ним были друзьями.

— Да, да, Витукас, твой папа был очень хороший человек, — подтвердил Людас, и тоска сжала его сердце: вспомнились былые времена, когда он втайне соперничал со студентом Бразгисом из-за благосклонности своенравной Люце. Тогда юный семинарист Васарис оказался победителем. Победителем, пожалуй, был он и теперь, потому что Люце, кажется, снова благосклонна к нему, а несчастный доктор Бразгис уже давно тлеет в холодной земле. Да, один Бразгис тлеет в земле, а другой подрастает. Мужа, насколько ему известно, Люце не любила, а за сына готова отдать жизнь. Тот ради Люце бросился бы в огонь и воду, а этот? И Васарису захотелось испытать мальчика.

— Витукас, а нового папу ты любишь?

— Какого нового? — не понял мальчуган.

— Тебе мама дала второго папу.