Александр Минчин - Факультет патологии

– Ну и как там? – спрашивает Боб, все уже ждали рассказа.

– Конечно, публика там небывалого класса. И страшного много и смешного. А вообще все это ужасно. Санитары, шоки, доктора… – Я встряхнулся: – Там был один мужик Рома, он боксом занимался, его дважды трахнули в одно и то же место на голове, и он семнадцать лет из дурдомов не вылазил. А к моему появлению… – Все внимательно слушали.

– Это что, – перебил меня парень в синей рубахе, не представившийся. – Боб, я тебе вообще гениальную историю расскажу: у меня клиент был, так тот в 51-м отделении Кащенко сидел, это такое отделение, откуда, практически, не выходят никогда или очень редко… – и он стал рассказывать историю, все стали слушать его, забыв про меня.

И в этот момент я увидел Шурика. Того, который учил меня, как разыгрывать из себя дурного и подавленного, короче, больного на голову.

– Шурик! – Мы обнялись с ним, как родные. В какой-то мере мы были с ним – родные. Или станем позже. (Его жена… Ну, да это не важно сейчас.) – Ты что здесь делаешь? Как ты сюда попал?

– Буду учиться на этом курсе.

– Как?! – и тут я вспоминаю, что он этот фокус с психдиспансерами проделал раньше меня.

– Я рад тебя видеть, Саня, – говорит он, и мы улыбаемся. Знаем чему.

– Пойдем ударим по пиву, что ли, как в прежние времена?

– Конечно! С удовольствием! Сколько времени прошло с последнего раза?

Мы вышли из института и пошли в ту сторону, где была пивная.

На сегодня институт был, кажется, закончен. Он закончился при неначавшихся занятиях. Которые шли своим чередом. Никого не касаясь.

У меня есть деньги, и я покупаю четыре кружки пива. Мы отходим от подавалки, вечно кричащей на алкоголиков, у них постоянно то две, то одной копейки не хватало, и заговариваем.

– Ну, как ты, Шур, что нового? Сто лет тебя не видел.

Фразы были банальные, но я действительно год его не видел и был очень рад.

– Женился я недавно, летом.

– Да ты что, смеешься?!

– Нет, Сань, правда.

– Не может быть! Откуда она?

– С нашего прошлого курса, помнишь, на котором мы учились. – Он улыбнулся. Слово учились звучало для нас сакраментально, так как его видели на том курсе, по-моему, два раза, а меня и того меньше. Я все никак не могу поверить в свершившееся: мой Шурик – муж.

– А я ее знаю?

– Может быть, видел когда, но вряд ли, тебя ж почти никогда на занятиях не было. А она не очень заметная.

– Почему ж так быстро, Шур, а?

– Да в общежитии был, напился немного, то ли много, ну и полез с дури на нее, давно девочки не было. Потом жениться пришлось. Вроде неудобно.

Шурик – совсем тощий, тихий и улыбчивый, как он мог полезть на кого-то, к тому же живого… – я не представлял. Но раз он говорит, я ему верю.

– Но она-то тебя любит?

– Не знаю даже.

Я не стал допытываться. Или выяснять.

– Ну, за твою свадьбу или женитьбу. Как это там называется, – и кружки наши боками своими глухо чокнулись.

Мы резко отпили так, что на дне едва осталось. Я всегда все любил пить залпом, сразу. А Шурику без разницы было, он просто копировал меня. Поставил бы я кружку раньше, и он бы остановился, а так ему было скучно одному, останавливаться.

– Ты думаешь, ей прописка нужна? Они все хотят в Москве остаться…

– Не знаю, Сань. Она вроде неплохая девочка. А что ей нужно, это мне не понятно. Увидишь ее сам.

– Но она-то тебе нравится?

– Не знаю, раньше вроде нравилась, а сейчас как-то неясно.

– Ну, как же так можно, кто так женится?

– А почему нет, Сань, почему нельзя?

И вправду, подумал я, почему нельзя. Кто-то придумал глупые правила. А на самом деле – все можно. Возражать было нечего, и я взялся за вторую кружку пива. Шурик скопировал меня.

– Сань, а ты как был, чем занимался?

– Ты помнишь, научил меня, как делать и что сказать психдиспансерным акробатам. Ну, что голова не работает и так далее. Я сделал, как ты учил. Бросил я институт, кажется, когда с Натальей расстался. И уехал на север, чтобы деньги большие заработать, чтобы жизнь у меня была другая и не зависеть от отца. Да и тяжело было жить с ней в том же городе, ее не видя. Сначала собирался в Магадан, хорошо, одна добрая женщина завернула, помнишь, я тебе рассказывал, у нее библиотека большая, великолепная. Уехал вверх от Архангельска, по Двине.

Из Магадана, думаю, точно не вернулся б.

– Эх, Архангельск, милый город. Помню, как два мужика отделывали меня там в порту, за отцовские часы: им на водку не хватало.

– Шур, стою я на одном колене, почти падаю, кровь из двух ноздрей фонтаном брызжет, течет, – они еще трезвые были, когда меня встретили, злые, пить им хотелось. А когда у них пить хотят, то лучше сразу сдаваться, не сопротивляясь: в клочья разорвут. Поднял я что-то с земли, типа металлического бруса, заостренного, ну и ору, вернее, орать я не мог – кровь в глотку лила, капала… Но говорю: «Подходите, суки. Первого и уложу навсегда», – а в голове у меня уже плывет, мутится. Еще минута, и нет меня: Двина рядом, и под причал, чтобы следов не осталось. Порт, трудяги, – такое дело.

Шурик отпил пива быстро.

– Самый здоровый и двинулся на меня. Я на коленях стою, ничего не вижу. Темно глазам, они отделали. Восстал я, когда ему шаг оставался. И он его, на свою голову, делает. Шур, я размахиваюсь, а он руки вверх к голове поднимает, защищается, да я сообразил вовремя – убью ведь (брус железный и конец острый, как штык), – сдержался и как уделал его по яйцам, он аж волчком, с клекотом и воплем закрутился. И покатился. Друг его – бежать куда глаза глядят, куда попало.

– Шур, я видел, как люди волчком ходят, ты знаешь, где я вырос, – Кавказ, страшное место, но чтобы так вертелись, даже я не видел никогда. Первый раз ударил ногой, и думаю, последний. А что было делать, я б оттуда живой не вырвался, точно.

– А дальше что, Сань?

– Я не знал, куда побежал тот мужик, но знал, что вернется, вернутся, – город переполют, а меня найдут: они ж портовые были, знали, что я не местный. Сел на первый рейс, который летел до наших мест, оказалась Тула, и поручил свою душу грешному… ненавижу самолеты, не терплю. А уж из Тулы зайчиком на электричке добирался. До Москвы бы мне все равно на билет не хватило.

– А институт как же?

– Вернулся обратно, а меня уже на отчисление подали. Мама срочно прилетела, слезами, мольбами выбила мне задним числом академический. Твоя наука помогла, больше ничего не подходило. А потом – попал туда. Доигрался, вернее, переигрался.

– Ты что, правда, там был?..

– Да. Это не так страшно, как кажется.

Мы отпили пива. Шурик вздохнул глубоко, и непонятно было, что ему кажется. Или ему ничего не казалось, он тоже в психдиспансере на учете стоял…

– А как… Наталья? – Он посмотрел на меня.

Он знал все. Это была моя любовь на первом втором курсе. Я встречался с ней, забыв про все и вся на этой грешной, душной земле, и мир мне волшебным казался, а она божественной и сказочной. Такое, наверно, бывает раз в жизни у каждого. И мне очень жаль, у кого это не было. (Все эти муки, радости, чувства, страдания, горести и сладости, замирания и вздрагивания, взлеты и падения необходимо пережить, испытать хотя бы один раз, – тогда живешь, тогда не прозябаешь, а иначе жизнь – пуста.) Теперь я снова на втором курсе, но нет Натальи у меня.