Казимеж Тетмайер - Ha горных уступах

— Не смотри вниз, под ноги.

— Ой! И какая же там пропасть! — кричит Рузя и смотрит вниз.

— Того и гляди, ногти оборвешь, цепляясь, — кричит Улька.

— Держитесь! Дер-жи-тесь! — напоминает Куба Водяной. — Если кто из вас вниз полетит, вдребезги разобьется!

— У меня словно ног нет! — кричит Викта. — Словно я по воздуху лечу!

— Смерть под тобой! Не смотри вниз!

— Эх! как летит! — кричит Рузя, столкнув ногой камень.

— Как шумит!..

— Разбился!

— Сколько сорвалось за ним!

— Как гудят!..

— Как гремят!

— Тррр!..

— Смотри, смотри — вода!..

— Озеро!

— Как блестит!

— Как солнце на нем играет!

— Тятька! тятька! Видишь — озеро!

— Вижу.

— А как далеко, внизу!

— Живым не долететь…

— Только чернеет и горит!..

— Ветер от него тянет.

— Не от него, а от скал!

— Тятька! Тятька! Видишь?! Козы! Козы!

— Где?

— Там! Выше! Вверх смотри! Вон, где эта скала! Такая лужайка зеленая!

— Вижу! Вижу!

— Где же? Где они?..

— И-и-и… хи!.. гей!..

— Вижу!.. И я вижу!.. Эй! вот бы нам!

— И-и-и… гей!.

— Песок столбом поднялся!

— Одна, две, три, четыре…

— Пять, восемь, десять, одиннадцать!..

— С пятнадцать будет!

— А то и больше!

— Тринадцать!

— Да ведь мы их уж больше насчитали!

— Двадцать одна! — отозвался Куба Водяной.

— Ишь! Ишь! Двадцать одна.

— Пропали в горах…

— Словно их никогда и не было…

— Так и с благословеньем Божьим бывает, — сказал Куба Водяной.

По ребрам скал на скаты, — по песку, по каменным осыпям шли они к перевалу.

— Тут хоть голова не кружится! — говорит Викта.

— Там казалось, что так и полетишь вниз, — говорит Улька.

— Крылья бы пригодились, — говорит Рузя.

— Что значит на сосну влезть — в сравненьи с горой!

— Или на ель!

— Сто сосен нужно было бы поставить одну на другую…

— Тысячу!

— А то и сто тысяч!

Вышли к перевалу.

— Тятька! Ради Христа! Да это сон, что ли?.. — кричит Рузя.

— Липтов!

— А что это там белое?

— Город… дома…

— Словно поле…

— Как светло там!

— Никогда у нас солнце так ясно не светит!

— Какая равнина…

— По левой руке Спиж, по правой Орава.

— Какие леса!..

— А там? Что за горы?

— Нижние Татры.

— Выше, чем наши?

— Ниже.

— Ишь, какой большой мир тут!..

— И не скажешь, что он такой может быть!..

— И огромный какой!

— В длину! В ширину!

— И красив же!

— Эх, Господи!.. Как красив!..

— Веселый!

— Смотреть радостно!

— Туда пойдем, вниз?

— Посмотрим!

— И-и-и… гей!..

— Голос пропадает…

— Страшно тут, пусто вокруг.

— Какие скалы над нами!

— Точно церкви!

— А сюда можно пройти?

— Нет! Таких лужаек много на Польском Гребне.

Снова поели козы.

Куба Водяной знал о Батыжовецкой Долине, знал, что есть там шалаш; когда он был молод, он пас тут одно лето овец у липтовского горца. Давно. Свернул он от Железных Ворот к Батыжовецкой Горе, спустился к Кончистой, с маленькому озерку, перешел через хребет; а потом спустился вниз, карабкаясь по скалам. Солнце скоро должно было зайти. Всю Липтовсвую долину солнце словно засыпало золотыми фиалками.

Куба нашел шалаш: недалеко от озера.

— Тут мы ночевать будем, тятька?

— Тут!

— А завтра дальше пойдем?

— Посмотрим.

Ночь, день и еще ночь отдыхал Куба Водяной со своими девками. Уж и коза к концу пришла. Утром, после второй ночи, в Батыжовцах, в деревне, поднялся переполох. Из стада, что паслось под Татрами, пропал вол. И переполох с того дня все рос в околодке. То на странствующего купца кто-то нападет в лесу, убьет и ограбит, то подкрадется к деревне, или к городу, заберет там все, что можно, — то из стада пропадет вол, корова, овца.

Кто?! — как?!

Раньше, бывало, разбойники нагрянут из Польши, из-за Татр, ограбят корчму, или усадьбу, украдут быка и уйдут туда, откуда пришли, а эти сидят на месте. Где?

Уж холодно становилось, а они все сидят. Грабежи, убийства сыпались так, словно Татры извергали их из себя и поглощали обратно. Околодок весь дрожал.

А тем временем девки Кубы Водяного подобрели, оделись в новые рубашки и юбки; а в шалаше между камнями яму вырыли, куда прятали медь, серебро, золото, кораллы.

— Теперь бы мы и хозяйство кое-какое купить могли! — говаривал Куба Водяной, лежа у огня, обросший, черный, грязный, между трех своих девок. Топоры были у них, ножи, даже пистолеты краденные.

— А я его ловко шарахнула! — говорит Рузя. — Сразу на землю свалился.

— Шарахнула и я!

— И я! — хвастается Викта.

— А того, который еще жив был, ты не хотела прикончить, когда мы приказывали!..

— Ко всему приучаться надо! — сказал Куба Водяной.

Люди встречали иногда на дорогах старого, седого мужика и трех девок, обтрепанных, босых.

— Откуда вы?

— Из Польши.

— Куда идете?

— Нужда нас гонит.

— Заработков ищете?

— Заработков.

Многие, сжалившись, милостыню им подавали, и никто не догадывался. Топоры у них были небольшие, спрятаны в мешках, пистолеты за пазухой. Ходили и разведывали, где можно украсть что-нибудь, где купец какой, корчма, скот. Когда нельзя было украсть, не убивши, убивали и пропадали в лесу, как призраки. Оставался после них только страх.

Лежал иногда Куба у костра по ночам, кутаясь в мешки и полушубок, и думал. Девки спали крепко, а он, старик, спал плохо. Думал о будущем. Пока всего хватит до поры до времени. Но скоро придет зима, — снег уже выпадал временами — тогда никто не выдержит в шалаше, в горах. Наконец, люди должны же заметить, кто здесь грабит. Старый мужик, седой, три женщины так-то так, да и это может возбудить подозрение. Грабежи продолжаются, было три убийства. Деньжат они уже сколотили немного. Надо домой возвращаться. Перезимуют, а весной — точно на работу пойдут, а на самом деле купят где-нибудь кусок земли и не вернутся больше. Уйдут за Новый Торг. Девки замуж выйдут, — толстые они теперь, краснощекие, отъелись так, что смотреть любо! Куба Водяной станет земельным Кубой. Судьба, слава Богу, изменилась.

А девки жили, как в огне. Научились бегать по горам, как козы, по лесам, как волки. Ветер обжег их лица, кровь пылала под загорелой кожей — огонь их жег.

Первая кража сошла у них хорошо. Отец нашел вола в сосновой роще, поймал за рога, морду окрутил тряпкой; увели его в чащу, Рузя — его обухом в лоб раз-другой, убила. Еды хватило на несколько дней, пока мясо не стало портиться.

И первый разбой на дороге тоже прошел удачно. Идет старый мужик по дороге с тремя девками. Купец их не испугался, хоть дело в было лесу. К тому же это было среди бела дня.

— Да славится имя Господне! — говорит старик, поравнявшись с купцом и снимает шляпу.

Купец, — должно быть, немец был, — не ответил, только головой кивнул, а старик в ту же минуту повернулся и бац его по голове дубиной. Купец упал. Старик его еще раз-другой, потом ножом дорезал.