Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

Мне было восемь лет, когда я впервые увидел Вестерплятте. Случилось это в один из погожих дней августа 1939 года, незадолго до нападения гитлеровцев на нашу страну. Я навсегда запомнил этот день: портовый канал, красную крепостную стену, солдат в касках и с винтовками через плечо, стоявших на росистой траве земляного вала. И хотя я не уверен, видел ли тогда капрала [1] Соответствует званию младший сержант. — Прим. ред. Ковальчика, плютонового [2] Соответствует званию сержант. — Прим. ред. Будера или рядового Замерыку, твердо знаю, что передо мной были богатыри, стойкие защитники единственного клочка польской земли в Гданьске.

Когда небо разверзлось над головой поляков, когда наша армия отступала по всему фронту и трагический призрак поражения приобретал все более реальные черты, слава о мужестве защитников Вестерплятте разносилась все дальше и дальше.

В Прушкуве, куда эвакуационный поезд из Острува-Велькопольского дотащил нас лишь на пятый или шестой день войны, кто-то раздобыл на вокзале свежую газету. На первой странице было напечатано крупным жирным шрифтом: «Львы Вестерплятте защищаются!»

В Новом Сонче мы сошли с поезда. Начался период оккупации. Однажды отец принес подпольную газету, в которой подробно описывались подвиги героев Вестерплятте, возглавляемых майором Сухарским, и указывалось, что все они погибли.

Тогда родилась легенда. Солдаты с Вестерплятте шагнули в нее сомкнутой шеренгой. Тем, кто был в то время старше меня и кто взял в руки оружие, эта легенда придавала силы для дальнейшей борьбы с фашистами. А я и мои сверстники, слушая ее, мечтали, что, когда подрастем, будем такими, как герои с гданьского полуострова.

…Их было сто восемьдесят два человека. И когда Польша узнала после войны, что не все герои погибли, когда стала известна правда об их подвиге, она, эта правда, оказалась еще прекраснее легенды.

Я попытался описать в этой книге почти семь дней обороны Вестерплятте. Вскоре после войны я посетил Гданьск. Территория бывшей Транзитной Складницы [3] Транзитная Складница, или Интендантство, — так зачастую поляки называли Вестерплятте, поскольку территория полуострова, на котором находилось большое число интендантских складов, служила перевалочным пунктом для военных грузов, поступавших морским путем и отправлявшихся затем железнодорожным транспортом в глубь Польши. Гарнизон Вестерплятте нес службу по охране складов и всех остальных сооружений полуострова. — Прим. ред. в то время была еще в руинах, и на каждом шагу виднелись следы минувших боев. Я обошел все уголки полуострова, заглянул на сторожевые посты и в подземные части вартовен [4] Вартовня — бетонированное оборонительное сооружение на Вестерплятте с амбразурами для ведения пулеметного огня, оборудованное специальными отсеками для боеприпасов и помещениями для личного состава. На Вестерплятте вартовни служили, одновременно караульными помещениями. — Прим. ред. . чтобы представить себе, как выглядело оттуда поле сражения.

Я перечитал почти все, что было возможно, об обороне полуострова, изучил донесения солдат и офицеров, много беседовал с людьми. И только после этого решился написать повесть «Кавалеры Виртути».

Я должен был написать ее, потому что в память врезались тот августовский день, портовый канал, красная крепостная стена и солдаты, стоявшие на заросшем травой земляном валу. И хотя не уверен, видел ли я тогда именно капрала Ковальчика, плютонового Будера или рядового Замерыку, им всем, кавалерам ордена Виртути Милитари, обязан я появлением этой книги.

Когда налетает северный ветер, я явственно слышу шум моря. Живу я очень близко от пляжа. Всего каких-нибудь четыреста шагов. Так подсчитала моя племянница, которая иногда приезжает к нам на каникулы. Достаточно выйти из дома и пройти угол улицы Дворской, как за нею начнется Пулноцная, у конца которой уже видна вода залива. В определенном месте кончается мостовая и начинается грязный песок. Желтый и мокрый песок лежит немного дальше, там, где его беспрерывно обмывает волна. Ирена, моя жена, любит убеленную пеной высокую волну, которая с шумом набегает на берег. В такую погоду она обычно вытаскивает меня из дому, а я иду за ней с неохотой, потому что мне кажется, что у меня есть масса занятий более важных, чем смотреть на бьющиеся о причал волны. Но позже, когда наши лица уже обрызганы солеными каплями, мне не хочется возвращаться. Я ведь тоже люблю стоять вот так и смотреть на море, на вечерние тени, падающие на дюны, на закат солнца, скрывающегося за полукругом горизонта, на зеленоватый свет луны, вырывающий из мрака блестящие контуры моста, переброшенного через залив. Люблю стоять и смотреть на все это. И еще люблю свою квартиру, в которой, когда налетает северный ветер, явственно слышится шум моря. Полюбил я даже эту грязную топкую улицу, ведущую к трамвайной остановке, и меня уже ничуть не раздражает то обстоятельство, что из центра сюда приходится ехать сорок пять минут, потому что, в конечном счете, я твердо знаю, что именно здесь мое место, что отец всегда хотел, чтобы я приехал в этот город, работал в нем и жил здесь, на морском берегу, где когда-то любил прогуливаться он сам.

Привез он меня в эти края, когда мне едва исполнилось восемь лет. Было это в августе 1939 года. А через три недели название этого города пестрело на первых страницах всех газет мира, повторялось в чрезвычайных сводках радиостанций всех континентов.

Из Гдыни мы вышли тогда на маленьком суденышке — моторке или туристском пароходике — точно не знаю: я еще не разбирался в этом — и, миновав волнорез, направились в сторону Гданьска. Я помню все, что говорил отец. Помню, когда мы вошли в портовый канал, я внимательно смотрел на зеленый вал по левой его стороне, на красную крепостную стену и видневшиеся из-за нее широкие кроны деревьев. Видел я и двух солдат на валу. Они были в касках и с винтовками через плечо. Люди махали им руками и кричали что-то, а солдаты, подняв руки, приветливо улыбались. Отец наклонился к нам и сказал:

— Это — Вестерплятте, дети.

Мне было тогда восемь лет. Теперь мне тридцать восемь, но лишь немногие события из времен детства я помню так ясно. И сейчас, когда мы с Иреной проходим эти четыреста шагов, чтобы полюбоваться на море, я всегда поглядываю в ту сторону: с Бжезьно, с моего пляжа, хорошо виден лоскуток изумрудной травы, первые деревья и белый шпиль обелиска, возвышающийся над ними. Ведь по прямой меня отделяет от Вестерплятте не более полутора-двух тысяч метров. Расстояние совсем небольшое. Однако это вовсе не означает, что, не побывав на полуострове, я смог бы со всеми подробностями написать обо всем том, что мне хотелось, о стоявших на валу двух солдатах и о ста восьмидесяти других, которых я не мог увидеть с пароходика, потому что они находились за валом в тот августовский день 1939 года, с которого я начинаю свой рассказ.