Казимеж Радович - Кавалеры Виртути

Потом наступила тишина. Капитан Домбровский то и дело поглядывал на часы. Расиньскому показалось, что офицер все больше нервничает, хотя с момента первого сигнала тревоги не прошло и трех минут.

Третья минута была на исходе, когда раздался звонок телефона и на распределительном щите коммутатора загорелась красная лампочка: звонила вторая вартовня. Сразу после этого поступили сообщения с четвертой и пятой вартовен. Спустя пятнадцать — двадцать секунд Расиньский услышал доклад плютонового Будера с первой вартовни.

Солдатам поручника Пайонка и подпоручника Кренгельского оставалось преодолеть еще несколько сот метров. Капитан смотрел на циферблат часов, на медленно двигающуюся секундную стрелку: один оборот, второй, третий… Они там сейчас бегут через лес, продираются сквозь кусты…

Звонок зазвонил только после седьмого оборота стрелки. Первым доложил поручник Пайонк, за ним — подпоручник Кренгельский. Подтвердив прием каждого доклада, капитан Домбровский записал время в лежавший перед ним блокнот. Затем, склонившись над столом, начал производить какие-то подсчеты. Расиньский, все время наблюдавший за выражением лица офицера, видел, что капитан недоволен, хотя, как прикинул сержант, время на сей раз было показано лучшее, чем когда-либо раньше. У Расиньского даже появилось желание поделиться с капитаном своими соображениями на этот счет, но, видя, что капитан явно не в духе, сержант не рискнул это сделать.

Мне думается, сейчас наступил тот самый момент, когда можно спокойно представить капитана Домбровского. Может быть, мне следовало сделать это раньше, когда я впервые упомянул о его командире, майоре Сухарском. Дело в том, что эти два человека в обстановке драматических событий, о которых пойдет речь на последующих страницах, не всегда будут достигать полного взаимопонимания. И все же я не мог рассказать о Домбровском раньше. В данном случае я, как автор, не решаю вопроса о выходе героев на сцену. Я всего лишь регистрирую их появление перед нами по мере развития событий, над которыми не властен. Итак, перед нами капитан Францишек Домбровский. Мы видим его впервые во время ночной тревоги в небольшом помещении узла связи, где он уселся почти рядом с сержантом Расиньским. Капитан без головного убора. Таким я видел его на фото, сделанном еще в Калише, где он служил в 29-м пехотном полку. Фотограф посадил его в профиль перед объективом. Наверное, поэтому на снимке сильно подчеркнуты его острый прямой нос, узкие, чуть сжатые губы и резко очерченный подбородок. На других фотографиях капитан запечатлен в иных позах. Но лицу его все равно присуще то же выражение решительности, энергии и даже некоторой суровости. Каска, в которой он запечатлен на одной из фотографий рядом с поручником Пайонком и хорунжим Грычманом, еще больше подчеркивает это, хотя на сей раз Домбровский слегка улыбается. Он самый высокий из этой троицы. Отлично сидящий мундир подчеркивает стройность фигуры. Он вообще как-то удивительно подтянут, я бы даже сказал, франтоват. Да и на всех остальных снимках капитан Домбровский выглядит так, будто только что вышел от портного. Даже во время тревоги он явился сюда, на командный пункт, застегнутый на все пуговицы, одетый с иголочки. Думаю, что и в служебных делах он был не менее педантичен. Это, возможно, не особенно располагало к нему подчиненных. Не удивительно поэтому, что прибытие Домбровского на Вестерплятте не вызвало особого энтузиазма у некоторых подофицеров и солдат. Возможно, именно по этой причине у сержанта Расиньского не хватило смелости заговорить первым, и он дожидался, когда наконец что-нибудь скажет сам капитан. Но Домбровский молчал. Он заговорил лишь тогда, когда на узле связи появился майор Сухарский. Пододвинув ему свои записи, капитан сказал:

— Пост «Пристань» доложил о готовности на седьмой минуте, а пост «Паром» — на девятой. За это время противник успел бы уже выломать ворота, преодолеть стену и углубиться в лес.

Майор кивнул.

— Дай отбой тревоги, — приказал он. — С завтрашнего дня на всех постах будет установлено ночное дежурство.

После завтрака, как обычно по воскресеньям, свободные от службы солдаты и подофицеры разбрелись по пляжу и загорали в горячих лучах августовского солнца. Море было на редкость спокойным. Его зеркальная гладь только кое-где морщилась под порывами ветерка, да легкая рябь появлялась время от времени на изгибах крохотных волн. Устав от жары, море как бы припало к купальням Сопота, к высоким скалистым берегам Орлово, Редлува и Гдыни. Солдаты оживленно переговаривались. Один из подофицеров, медленно прохаживаясь по берегу, громко пел популярную в те дни песенку: «…возьми под руку свою даму, пойди с ней вместе погулять».

Это был Хруль. Капрал Генрик Хруль, командир сформированного недавно по приказу майора Сухарского поста «Кей». Отсюда, с места, где купался и загорал капрал, было не более трехсот метров до поста. Хруль все время поглядывал в сторону Гдыни. На пост ему предстояло отправляться только ночью, а сейчас было великолепное августовское воскресенье, и где-то там гдыньские девушки прохаживались по приморскому бульвару в легких цветастых платьях. Капрал был высоким миловидным парнем с кудрявой шевелюрой и темными блестящими глазами. Характер он имел веселый и жизнерадостный, любил поболтать, знал массу анекдотов, но мог настроиться и на сентиментальность. Эту его черту особенно ценили девушки Сташува, где размещался батальон Хруля. Мне думается, что, когда он получил приказ отправиться в Гданьск, на Вестерплятте, у него сразу возникла целая куча проектов, связанных с перспективами веселого отдыха в Гданьске. Однако суровая действительность быстро развеяла мечты капрала. В Вольном городе, когда он прибыл в Интендантство, царила напряженная, грозовая атмосфера, стояли мартовские дни, те дни, что принесли с собой падение Чехословакии. Гитлеровские штурмовики в Гданьске жили в горячечном ожидании приказа фюрера, в котором говорилось бы о занятии города. Фашисты маршировали с факелами и знаменами под ласковым присмотром гданьской полиции, которая находила предлог для вмешательства лишь тогда, когда на улицах появлялись группы польских демонстрантов. Город кипел, и Хруль вместо ожидаемых прогулок после службы попал в водоворот событий, связанных с подготовкой к обороне от предполагаемого нападения гданьских отрядов СС на польское Интендантство.

Вестерплятте пребывал в состоянии полной боевой готовности, и свою первую ночь капрал провел на посту у пулемета. Думаю, он был несколько удивлен, когда плютоновый Будер привел его в неприметный с виду домик. Раскрыв зарешеченное окно, он объяснил, что решетка закреплена очень слабо, и в случае необходимости ее надо выбить прикладом, тогда окошко превратится в бойницу станкового пулемета. Изумление Хруля возросло еще больше, когда плютоновый поднял крышку люка в полу и ввел его в нижнее помещение поста — бетонированный каземат, где стояли зачехленные станковые пулеметы. Достаточно было снять чехлы и нажать спусковую скобу, чтобы открыть огонь. Хруль был явно обескуражен, осматривая все это, хотя и пытался казаться невозмутимым. Еще до получения приказа о выезде в Гданьск он, правда, уже знал, что Вольный город — место довольно неспокойное. Но капралу и в голову не приходило, что там живут как на вулкане. Правда, вскоре после мартовских событий, после захвата Чехословакии и Клайпеды немецкими войсками все немного успокоилось. Но покой этот был относительным. Комендант отменил состояние полной боевой готовности, однако о послеобеденных поездках в город не могло быть и речи. Только по воскресеньям из Гданьска приходил буксир и забирал тех, кто получил увольнительную на целый день, а вечером привозил счастливчиков обратно. К сожалению, и эти воскресные экскурсии вскоре тоже были отменены. У команды буксира появилось более важное дело. Буксир, как обычно, приходил по утрам в воскресенье и пришвартовывался у пристани Интендантства. Однако он забирал с собой только вольнонаемных сотрудников. На Вестерплятте они одевались в военную форму, а с собой везли в маленьких чемоданчиках штатское платье. В гдыньских казармах переодевались и возвращались в Гданьск поездом. Буксир же отправлялся обратно к Вестерплятте с новой партией солдат, прибывавших для пополнения гарнизона Интендантства. Гданьские полицейские уже привыкли к этим воскресным визитам буксира и только считали, стоя у будки портового управления, находившихся на палубе солдат. Если бы обнаружилось, что число тех, кто прибыл вечером, превысило количество людей, отбывших утром, недремлющие полицейские немедленно оповестили бы об этом свое начальство.