Ивлин Во - Полное собрание рассказов

Сидя в старом кожаном кресле, Джон рассказал ему ту же историю, что в гольф-клубе, только на сей раз более тщательно подбирал слова. Доктор Маккензи выслушал не перебивая.

— Никогда в жизни не встречал ничего подобного, — закончил Джон.

Маккензи отозвался не сразу.

— Вам сильно досталось во время войны, мистер Верни? — спросил он, помолчав.

— Да вот изувечило колено. До сих пор дает о себе знать.

— И в госпитале намучились?

— Три месяца пролежал. Паршивое заведение в пригороде Рима.

— Такие увечья всегда сопровождаются нервным потрясением. Нередко потрясение остается, даже когда рана уже зажила.

— Да, но я не совсем понимаю…

— Дорогой мой мистер Верни, ваша жена просила ничего вам не говорить, но, по-моему, я должен сказать: она уже советовалась со мной по этому поводу.

— О том, что она ходит во сне как лунатик? Но она же не может… — И тут Джон прикусил язык.

— Дорогой мой, я все понимаю. Она думала, что вы не знаете. За последнее время вы дважды бродили по ночам, и ей приходилось укладывать вас в постель. Ей все известно.

Джон не нашелся что сказать.

— Мне не впервой выслушивать пациентов, которые рассказывают о своих симптомах, но говорят, что пришли посоветоваться о здоровье друга или родственника, — продолжал доктор Маккензи. — Обычно это девушки, которым кажется, что они в положении. Интересная особенность вашего случая, пожалуй, даже решающая особенность, именно в том, что и вам захотелось приписать свою болезнь кому-то другому. Я назвал вашей жене специалиста в Лондоне, который, я полагаю, сумеет вам помочь. А пока могу посоветовать вам побольше двигаться, вечером легкая пища…

Джон в ужасе заковылял к Форту Доброй Надежды. Безопасность оказалась необеспеченной, операцию следует отменить, инициатива утрачена… в голову лезли формулировки из учебника по тактике, но дело приняло такой неожиданный оборот, что Джона просто оглушило. Безмерный животный страх шевельнулся в нем и был поспешно придушен.

Когда он вернулся, Элизабет накрывала к ужину. Джон стоял на балконе, с горьким разочарованием глядя на пролом в балконной решетке. Вечер выдался совсем тихий. Был час прилива, и море неслышно колыхалось среди камней далеко внизу, вздымалось и вновь опадало. Джон постоял, посмотрел вниз, потом повернулся и вошел в комнату.

В бутылке оставалась последняя солидная порция виски. Джон налил стакан и залпом выпил. Элизабет внесла ужин, сели за стол. На душе у него понемногу становилось спокойнее. Ели они, как обычно, молча. Наконец он спросил:

— Элизабет, почему ты сказала доктору, что я хожу во сне?

Она спокойно поставила тарелку, которую держала в руках, и с любопытством на него поглядела.

— Почему? — мягко сказала она. — Да потому что я беспокоилась, разумеется. Я не думала, что ты это знаешь.

— Я в самом деле ходил?

— Ну да, несколько раз… и в Лондоне, и здесь. Я сначала думала, это не важно, а позавчера ночью застала тебя на балконе, около этой ужасной дыры. И тут же испугалась. Но теперь все уладится. Доктор Маккензи назвал мне специалиста…

Вполне может быть, подумал Джон Верни, очень похоже на правду. Десять дней он день и ночь думал об этой бреши в перилах, о выломанной решетке, об острых камнях, торчащих из воды там, внизу. И вдруг он почувствовал, что надежды его рухнули, все стало тошнотворно, бессмысленно, как тогда в Италии, когда он лежал на склоне холма беспомощный, с раздробленным коленом. Тогда, как и теперь, усталость была еще сильней боли.

— Кофе, милый?

Он вдруг вышел из себя.

— Нет! — Это был почти крик. — Нет, нет, нет!

— Что с тобой, милый? Успокойся. Тебе плохо? Приляг на диван у окна.

Он послушался. Он так устал, что насилу поднялся со стула.

— Ты думаешь, кофе не даст тебе уснуть, дорогой? У тебя такой вид — кажется, ты уснешь сию минуту. Вот, ложись сюда.

Он лег и, словно прилив, что, медленно поднимаясь, затопил камни внизу, под балконом, сон затопил его сознание. Он клюнул носом и вдруг очнулся.

— Может быть, открыть окно, милый? Впустить свежего воздуха?

— Элизабет, у меня такое чувство, будто мне подсыпали снотворного.

Точно камни внизу под окном, которые то погружаются в воду, то из нее выступают, то погружаются вновь, еще глубже, то едва показываются на поверхности вод — всего лишь пятна среди слегка закипающей пены, — сознание его медленно тонет. Он приподнялся, точно ребенок, которому приснился страшный сон, — еще испуганный, еще полусонный.

— Да нет, откуда снотворное, — громко сказал он. — Я ж не притронулся к этому кофе.

— Снотворное в кофе? — мягко, будто нянька, успокаивающая капризного ребенка, переспросила Элизабет. — В кофе — снотворное? Что за нелепая мысль. Так бывает только в кино, милый.

А он уже не слышал ее. Громко всхрапывая, он крепко спал у открытого окна.

Военная организация, куда к исходу войны перебросили майора Гордона, несколько раз меняла название, по мере того как в ее деятельности становилось все меньше секретности. Поначалу она называлась «Подразделением Икс», потом «Особая служба посреднических нерегулярных операций на Балканах» и, наконец, «Объединенная союзная миссия при Югославской освободительной армии». Занималась она тем, что посылала партизанам Тито офицеров-наблюдателей и связистов.

Большей частью такие назначения были опасны и связаны с неудобствами. Посреднические группы сбрасывали на парашютах в леса и горы, где они вели жизнь разбойников: зачастую голодали, постоянно сидели в грязи и все время пребывали настороже, готовые сменить место расположения при любом движении противника. Назначение, полученное майором Гордоном, было самым безопасным и самым терпимым. Городишко Бегой служил штаб-квартирой партизанского корпуса в Северной Хорватии. Располагался он в обширном (десять на двадцать миль [161] Более шестнадцати на тридцать два километра. — Здесь и далее примеч. пер. ) районе так называемой «Освобожденной территории», начисто избавленном от необходимых путей сообщения. Немцы выводили войска из Греции и Далмации и заботились только о главных дорогах и пунктах снабжения. Теперь они больше не делали никаких попыток контролировать или патрулировать районы в глубине страны. Возле Бегоя имелось поле, на которое могли безопасно приземляться самолеты. Что они и проделывали летом 1944 года почти каждую неделю, прилетая из Бари [162] Центр провинции Бари и Апулии на побережье Адриатического моря в Италии. с партизанским начальством и скромным грузом снабжения. В этом районе обосновалась группа мужчин и женщин, называвших самих себя Президиумом Федеральной Республики Хорватия. Имелся даже министр изящных искусств. Крестьянам никто не мешал обрабатывать их землю, если не считать реквизиций в пользу политиков. Помимо британской военной миссии там же находилась вилла, год было полно невидимых русских, с полдюжины летчиков Королевских ВВС, надзиравших за посадочными площадками, и непостижимый врач-австралиец, которого год назад забросили в страну на парашюте с приказом обучать партизан полевой гигиене и который с тех пор бродил с ними повсюду, оказывая первую помощь. И еще там было сто восемь евреев.