Ивлин Во - Полное собрание рассказов

Подвозят бифштекс по-татарски и готовят на их глазах.

Крупный план: блюдо кровавого фарша; руки кладут туда неумеренное количество специй.

— Знаешь, Адам, кажется, я все-таки не хочу этого бифштекса. Он мне очень напоминает о Генри.

Адам закончил обед.

— ТАК ЧТО ВИДИШЬ, ДОРОГОЙ, МЫ БОЛЬШЕ НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА НЕ ВСТРЕТИМСЯ — Я ИМЕЮ В ВИДУ, ПОДОБАЮЩИМ ОБРАЗОМ. Я говорю прямо-таки как леди Эр.

Имогена протягивает руку через стол и касается ладони Адама.

Крупный план: рука Адама, на мизинце кольцо с печаткой, на внутренней стороне большого пальца мазок краски. Рука Имогены — очень белая, с маникюром — движется по экрану и касается ее.

Гледис слегка всхлипывает.

— ТЫ НЕ ОЧЕНЬ ПРОТИВ-ПРАВДА, АДАМ?

Адам против — и очень. Он съел достаточно, чтобы стать совершенно сентиментальным.

Ресторан «De la Tour de Force» почти пуст. Адвокат по политическим делам ушел своим грешным путем; официанты стоят в беспокойстве.

Имогена оплачивает счет, они поднимаются, собираясь уходить.

— Адам, ты должен поехать на Юстонский вокзал проводить меня. Мы не можем расстаться так навсегда, правда? Ходжес встретит меня там с багажом.

Они садятся в такси.

Имогена берет Адама за руку, и они сидят так молча несколько минут.

Потом Адам наклоняется к ней, и они целуются.

Крупный план: Имогена и Адам целуются. В глазу у Адама слеза (находящая быстрый отклик у Ады и Гледис, они неудержимо всхлипывают).

Губы Имогены чуть приоткрыты.

— Как у «Венеры» Брондзино.

— ИМОГЕНА, ТЫ НИКОГДА ПО-НАСТОЯЩЕМУ НЕ ЛЮБИЛА МЕНЯ, ТАК ВЕДЬ? ИНАЧЕ НЕ УЕЗЖАЛА БЫ ТАК…

— РАЗВЕ Я НЕ ДАЛА ДОКАЗАТЕЛЬСТВА? Адам, дорогой, почему ты всегда задаешь такие нелепые вопросы? Разве не видишь, как все это невозможно? У нас всего минут пять езды до вокзала.

Они целуются снова.

Адам произносит:

— Чертова леди Эр.

Они приехали на вокзал.

Ходжес ждет их. Она позаботилась о багаже, о билетах, даже купила журналы; делать больше нечего.

Адам стоит рядом с Имогеной, ждет отправления поезда; она глядит в еженедельную газету.

— Взгляни на эту фотографию Сибил. Странная, правда? Интересно, где сделан снимок.

Поезд вот-вот тронется. Имогена входит в вагон и протягивает руку.

— До свиданья, дорогой. Ты придешь на танцы у матери в июне, правда? Я буду чувствовать себя несчастной, если не появишься. Может быть, встретимся еще до того. До свиданья.

Поезд отходит от станции.

Крупный план: Имогена в вагоне разглядывает странную фотографию Сибил.

Адам на платформе смотрит вслед поезду.

Затемнение.

— Ну, Ада, что скажешь об этом?

— Замечательно.

— Странно, что они никак не могут заставить героев и героинь разговаривать как леди и джентльмены — особенно в минуты волнения.

Адам все еще на вокзале, бесцельно глядит на книжный киоск. На экране перед ним возникают разные виды.

Школа Молтби. Топящаяся антрацитом печь, натурщица, влюбчивая студентка («обольстительница») , студент-математик, собственный рисунок.

Ужин дома. Его отец, его мать, Парсонс, его сестра с глупым прыщавым лицом и тупой завистью ко всему, что Имогена делала, говорила и носила.

Ужин на Понт-стрит, рядом с леди Розмари.

Ужин в одиночестве в каком-то очень дешевом ресторанчике в Сохо. И в конце каждого вида одиночество и мысль об Имогене.

Крупный план: отчаяние Адама постепенно переходит в решимость.

Адам едет на автобусе к Ганноверским воротам.

Идет к своему дому.

Парсонс открывает дверь. Миссис Дауэр нет дома; мисс Джейн нет дома; нет, Адам не хочет чаю.

Комната Адама. Можно сказать, очаровательная: на верхнем этаже; за окнами деревья; в полнолуние слышно животных из зоопарка. Адам входит и запирает дверь.

Гледис уже догадывается.

— Ада, самоубийство.

— Да, но она появится вовремя, чтобы остановить его. Вот увидишь.

— Не будь так уверена. Странная это картина.

Адам подходит к письменному столу и достает из ящика для бумаг маленький синий флакончик.

— Что я тебе говорила? Яд.

— С какой легкостью люди в фильмах находят средства для самоубийства…

Адам ставит флакончик, достает лист бумаги, пишет.

— Последнее послание ей. Дает ей время прийти и спасти его. Вот увидишь.

«AVE IMPERA TRIXIMMORTALIS, MORITURUS ТЕ SALUTANT». [2] Радуйся, бессмертная императрица, идущий на смерть приветствует тебя (лат.).

Изящно написано.

Адам складывает лист, кладет в конверт, надписывает адрес.

Потом в неуверенности медлит.

Появляется видение.

Дверь комнаты Адама. Переодетая к ужину миссис Дауэр подходит к двери и стучит; стучит раз за разом и в испуге зовет мужа. Профессор Дауэр дергает дверь, потом трясет. Появляются Парсонс и Джейн. Спустя некоторое время дверь подается. Пока мистер Дауэр сражается с ней, волнение миссис Дауэр усиливается. Джейн тщетно пытается ее успокоить. Наконец все врываются в комнату. Сцена неописуемой вульгарности со слезами, истерикой, телефоном, полицией.

Крупный план: Адам выражает отвращение.

Другое видение.

Деревушка туземцев в Африке на кромке джунглей; из одной низкой тростниковой хижины выползает человек, голый и смертельно больной, позади него причитают жены. Ползет в джунгли, чтобы умереть в одиночестве.

— Господи, Гледис. Наставление.

Еще одно видение.

Рим времен Петрония. [3] Петроний Гай (?—66 н. э.) — римский писатель, автор романа «Сатирикон». Молодой патриций полулежит среди своих гостей. Продюсеры не пожалели усилий, чтобы создать атмосферу изысканной роскоши. Мраморные стены зала ярко освещены кострами сжигаемых христиан. Справа и слева мальчики-рабы несут жареных павлинов. В центре зала девушка-рабыня танцует перед кугуаром. Несколько гостей выходят в вомиториум. За павлинами следуют нерожденные поросята, тушенные в меду и начиненные трюфелями и соловьиными языками. Кугуар, охваченный внезапной страстью, бросается на девушку, валит на пол и придавливает лапой. Из-под когтей выступают капли крови. Она лежит на мраморе, глаза ее устремлены на хозяина в жуткой мольбе, но он играет с одним из рабов-мальчиков и не замечает ее. Еще несколько гостей выходят в вомиториум. Кугуар пожирает девушку. Наконец, когда пиршество в разгаре, вносят чашу из зеленого мрамора. Туда наливают исходящую паром ароматизированную воду. Хозяин опускает в нее руку, и негритянка, сидевшая на протяжении всего пира у его ложа на корточках, словно ангел смерти, выхватывает из набедренной повязки нож и глубоко вонзает ему в запястье. Вода в зеленом мраморе становится красной. Гости поднимаются и уходят; хозяин со сдержанной любезностью, хотя и не вставая с ложа, прощается с ними. Мальчики-рабы теснятся в углах, соприкасаясь голыми плечами. Движимая диким желанием, негритянка внезапно начинает целовать и кусать мертвеющую руку. Он вялым жестом прогоняет ее. Костры мучеников догорают, в конце концов в огромном зале остается лишь слабое мерцание. Запах стряпни выходит на террасу и исчезает в ночном воздухе. Кугуара можно обнаружить только по звуку — он вылизывает в темноте лапы.