Джон Пристли - Сэр Майкл и сэр Джордж

— Нет, вы так быстро говорили.

— В таком случае повторяю. — Видя, что она записала, он продолжал: — После заседания временный секретарь директора, мисс Шерли Эссекс, попросила его поцеловать ее один раз по-хорошему. Он исполнил это желание, причем, к огромному ее облегчению, вел себя как истый джентльмен.

— Не понимаю, зачем вы смеетесь над собой.

— Итак, Шерли, пожалуйста, будьте на Беркли-сквер ровно в четверть третьего. До свидания. — Он подошел к своему столу и уселся в кресло. А когда он посмотрел на дверь, девушка все еще стояла на пороге, не сводя с него глаз. — Пока все, Шерли.

— Я понимаю. До свиданья.

Но вместо того чтобы уйти, она расплакалась.

Он вскочил.

— Да что с вами?

Но когда он дошел до двери, она уже быстро бежала по коридору. Выпив опять виски, он почувствовал, что не вынесет еще одного вечера в этой мышеловке, и позвонил Кларисе. Никто не ответил. Тогда он дозвонился Мэвис, которая осыпала его упреками и сказала, что все равно уже приглашена к обеду. Андреа была дома и начала прямо с того, что жаждет его видеть, но тут он почувствовал, что не хочет видеть ее, и понес какую-то околесицу, мол, говорят, будто ей предложили сделать эскизы декораций и костюмов для новой пьесы в театре Олд Вик. Потом, одурев окончательно, он взял телефонную книгу и долго водил пальцем вверх-вниз по четырем столбцам с фамилией Эссекс, а когда глаза у него начали уже слезиться от мелкого шрифта, нашел наконец: Джевон М. Эссекс, Уинстон-авеню, 5. После этого он сказал себе, что надо поехать в клуб, покуда он окончательно не свихнулся.

В клубе его немедленно обступили четверо людей, от которых он бегал уже не одну неделю.

Ровно в четверть третьего сэр Майкл увидел Шерли, ждавшую его на Беркли-сквер. На ней был костюм — кажется, синевато-зеленый — и нарядная коричневая шляпка, отчего она показалась ему не только очаровательной, но и, к его удивлению, очень элегантной. В неярком апрельском солнце площадь казалась нарисованной акварелью. То был один из тех необычайных дней, когда Мейфэр как бы переносится из Лондона в таинственную иноземную столицу, может быть, в какой-нибудь Руритании, только побогаче. Сэр Майкл, который позавтракал очень легко, но побаловал себя бутылкой превосходного «трамине», почувствовал вдруг, как настроение у него поднимается, как его захлестывает редчайший прилив радости под воздействием какой-то иной Луны, отнюдь не той, в которую нацеливают ракеты; он быстро открыл дверцу изнутри и буквально втащил девушку в машину, словно она и в самом деле, как это казалось, была чудесной добычей.

Автомобиль был с откидным верхом, вполне просторный и удобный, но шофер оказался не из тех, кто открывает дверцы и угодливо поправляет ковры. Это был угрюмый длинноволосый юнец, сильно смахивавший на эстрадного певца, и хотя он соблаговолил выслушать объяснения сэра Майкла, как добраться до дома леди Бодли-Кобем, неподалеку от Хенли-Уоллингфорда, но ясно дал понять, что ему эта поездка ни к чему. Как выяснилось, он все время, днем и ночью, развозил, как он выразился, «звезд театра, кино и телевизора» по студиям и ночным клубам и, видимо, считал поездку в Беркшир путешествием в самые темные трущобы. За какие-нибудь три минуты они с сэром Майклом решительно невзлюбили друг друга.

— Какая вы сегодня нарядная, Шерли, — сказал сэр Майкл, когда она уселась с ним рядом. — Не знаю, какое впечатление вы произведете на Бодли-Кобем, но я лично совершенно очарован. — Он убедился, что стекло, отделявшее их от шофера, поднято до самого верху, и продолжал: — Между прочим, вы разбираетесь в картах автомобильных дорог?

— Боюсь, что тут от меня будет мало толку, сэр Майкл, но я постараюсь.

— Скоро нам придется заняться этим, дорогая. Помяните мое слово, не пройдет и часа, как мы заблудимся, если не будем справляться по карте. Этот шофер сущий кретин. Вот увидите, стоит нам выехать из Лондона, как он поведет себя так, словно мы блуждаем у границ Монголии. Но вполне возможно, нас ждут приключения — если только вы любите приключения.

— Как приятно ехать в таком большом автомобиле.

— Да, недурно! А блокнот вы захватили?

— Вот он!

Она подняла блокнот маленькой ручкой, затянутой в коричневую перчатку, и он накрыл ее своей рукой, на которой перчатки не было, а она уронила блокнот на колени, сдернула перчатку и руки не отняла. От этого он словно разделился на две враждебные половины — с одной стороны, он чувствовал себя ослом, держась с ней за руки, а с другой — буквально таял от наслаждения. Автомобиль тем временем остановился, снова тронулся и потащился по какой-то западной окраине. Сэр Майкл сказал:

— А вам когда-нибудь приходило в голову, Шерли, что, перестав верить в ад, мы, в сущности, стремимся поскорей сделать адом землю? Уличное движение, шум, эти мерзкие заводы, идиотские объявления, бессмысленные лица, вся эта проклятая суматоха и хаос — если это не ад, то что это такое? Или вы со мной не согласны?

Ну конечно, не согласна. И не потому, решил он, что она бесчувственна и глупа, а потому, что их разделяют целых двадцать пять лет и она выросла среди всего того, что вселяет в него ужас. Рука, которую он держал — она теперь стала влажной, и он выпустил ее, сделав вид, будто хочет закурить сигарету, — была из другого века, нынешнего века. И вдруг он с тоской почувствовал, что, если, отбросив всякое притворство, он откровенно выскажет ей все, что, думает о ее необычайной красоте, ограбив, ради ее восхваления, мифологию и поэзию, она просто-напросто не поймет этого и будет смотреть на него, как на помешанного. Но все же, каков бы ни был этот век, она женщина, и под ее плоскими разговорчиками и милыми пошлостями, возможно, скрываются неподвластные времени тонкие ощущения и чувства. Может быть, стоит рискнуть?

Полил дождь, и мир за стеклами, дробясь, расплывался и тускнел. Он почувствовал, как она ближе придвинулась к нему, и был уверен, что она сделала это невольно. И так как он теперь молчал, она с чисто женским усердием принялась болтать. Заговорив о людях вроде их шофера, она сообщила ему, что «мальчики», как она выразилась, молодые люди ее поколения, вовсе не привлекают ее, хотя многие за ней ухаживали, особенно на танцевальных вечерах в «Бассейне», куда она больше не ходит. Они все слишком молодые, желторотые и пустоголовые, хотя один «мальчик» был очень «милый», такой «обходительный» и вместе с тем «артистичный» и прямо влюблен в свой киноаппарат; но он уехал к тетке в Бурнемут. Все это и еще многое он выслушал как бы в полусне: от недавнего приподнятого настроения и следа не осталось. Постепенно смеркалось; дождь усиливался; машина остановилась на пустыре, шофер не знал, куда ехать.