Жоржи Амаду - Пальмовая ветвь, погоны и пеньюар

За обедом дона Консейсан обсуждает с дочерью, что подать к приходу важных гостей из Академии: ведь это настоящие «бессмертные», имеющие право носить расшитый золотыми пальмовыми ветвями мундир и получать жетон. В начале незабываемого 1937 года его превосходительство генерал Валдомиро Морейра с супругой получили приглашение на торжественную церемонию приема в члены Академии доктора Алкантары, политического деятеля из Сан-Пауло, и побывали в Малом Трианоне:

— Это великолепное зрелище! Кажется, что ты при дворе короля!

Да, вот Бразильская Академия — это дело! Из-за нее стоит тратить время и силы, стоит бороться за вакансии, но генерал, занятый выклянчиванием поддержки для вступления в другую академию — жалкую, маленькую столичную Академию словесности, расположенную в Нитерое, не дающую ни мундира, ни жетона, ни портретов в газетах, — даже не думает об этом. Зато эта мысль осеняет дону Консейсан, но она молчит: Морейра сегодня в отвратительном настроении, а у Сесилии ветер в голове. А вдруг дочь права, и академики придут с подписным листом, чтобы воздвигнуть бюст этому только что скончавшемуся поэту?… Юбочник, говорят, был каких мало. За гробом на кладбище шла целая толпа плачущих женщин. Еще счастье, что Сесилия его не знала…

— Так что же подать? Пиво, лимонад? Может быть, пирожки или холодную курицу?

— Вообще ничего не надо. Пиво не подают, — режет в ответ генерал.

— Ну тогда хотя бы фруктовый ликер? Или чай? Они ведь у себя в Академии пьют чай?

— Лучше всего просто кофе, мама.

Генерал согласен с дочерью: и с тем, что следует подать только кофе, и — страшась и надеясь — с предположением, которое она высказала только что: «Они хотят посадить тебя на место того академика, что недавно умер!»

Двадцать девять часов ожидания и наверняка бессонная ночь! Если сердце выдержит, то, значит, врач, пользующий генерала, ни черта не смыслит в медицине.

На следующий день в одиннадцать утра генерал Валдомиро Морейра официально известил, что выдвигает свою кандидатуру в Академию Рио-де-Жанейро. Письмо с этим сообщением было вручено верному Сабенсе, а тот, получив подтверждение президента, сел на трамвай и привез эту замечательную новость в Гражау, где жил генерал.

Через восемь часов — в семь вечера — генерал стал кандидатом в Бразильскую Академию, приняв предложение представительной делегации академиков и вручив письмо Афранио Портеле. Генерал никогда и не подозревал, что местре Портела читал его книги, что знаменитый автор «Женщины в зеркале» обнаружит такое глубокое знание образов, запечатленных в трехтомных «Историях из бразильской истории», и проблем, всесторонне рассмотренных в «Языковых пролегоменах».

Искушенный читатель, Афранио Портела, как он сам говорит, «проследил пядь за пядью, книга за книгой весь блистательный путь интеллектуального творчества генерала». Кажется, что академик только что прочел труды Морейры: он без запинки приводит по памяти длинные отрывки, наизусть цитирует целые сцены и диалоги.

— У вас необыкновенная память, местре! — Генерал польщен.

— Ваши книги я перечитываю по многу раз, — застенчиво улыбается в ответ академик.

Эвандро Нунес дос Сантос, хоть и знает, что на войне все средства хороши, старается не смотреть на кума. Сам он припечатывает восторженные излияния Портелы выразительными определениями; «Замечательно!» «Мастерски!» «Великолепно!» — и лаконичные похвалы старого ученого, которого все побаиваются, значат очень много, они попросту драгоценны. Трое остальных академиков подпевают этому хвалебному хору. Смущенный генерал не знает, что сказать: ему кажется, что он недооценивал собственное творчество.

Через некоторое время он зовет жену и дочь: пусть послушают, какие почести воздает ему представительная делегация, выражающая мнение едва ли не всей Академии. Пусть услышат, как высоко ценят книги их мужа и отца академики. Дона Консейсан взволнована, Сесилия потрясена.

Через сорок минут после того, как академики разместились по двум большим автомобилям и отбыли, генерал позвонил Сабенсе: сообщил, что отказывается баллотироваться, потребовал назад свое письменное заявление и пообещал рассказать ошеломляющие новости. «Приходите ужинать, и я вам все расскажу. Вы ахнете!»

— Так что же, не считать вас больше кандидатом? — спрашивает измученный Сабенса: после стольких хлопот, после того, как он заручился наконец поддержкой президента, это известие для него как снег на голову.

— Отчего же не считать?… Считайте, считайте, только смотря какой Академии…

— Я ничего не понимаю!

— Вы все поймете, когда я вам объясню. Скажите Линьяресу, что я благодарен ему за предложение, но вынужден его отклонить. Он может считать это место вакантным.

Предложение? Какое предложение? Сабенсе ли не знать, что предложением и не пахло, что потребовались титанические усилия для того, чтобы уговорить доктора Линьяреса. Не будь его собеседник генералом — Сабенса уважает чины, — он послал бы его подальше. Однако он сдерживается и меланхолически кладет трубку. Хлопоты по выдвижению генерала в Академию открывали перед ним двери гостеприимного дома Морейра, а в доме этом… — «бабочкою сновидений там Сесилия порхает, там Сесилия порхает и желанье пробуждает…» Клодинор Сабенса время от времени тоже грешит стишками.

Неделю назад, на похоронах Бруно, их было двое: Афранио Портела и Эвандро Нунес дос Сантос. Потом к ним примкнул Родриго Инасио Фильо. В доме генерала присутствовало уже пятеро: три вышепоименованных академика, Энрике Андраде, биграф Руя Барбозы, Рио Бранко и Набуко [13] [13] Барбоза, Руй (1849–1923) — бразильский государственный и политический деятель, юрист, публицист, историк. Барон де Рио Бранко — псевдоним бразильского дипломата и писателя Жозе Мариа да Силва Параньоса (1845–1912). Набуко, Жоакин (1849–1910) — бразильский писатель, политический деятель и дипломат. и драматург Фигейредо Жуниор, пьесы которого раньше широко шли по всей стране, а после провозглашения Нового государства исчезли с театральных афиш. Они затрагивали социальные проблемы, а герои их — будь то эллины или жители штата Сеара — защищали свободу и гражданские права.

Предварительные переговоры с академиками позволили Афранио Портеле рассчитывать на восемь голосов. Эвандро Нунес ручался за двенадцать, но к прогнозам старого ученого, известного своим необоснованным оптимизмом, следовало относиться с большой осторожностью.

Полковник Перейра мог надеяться, что за него будет подано приблизительно пятнадцать голосов. Приняв решительные и скорые меры, он сможет увеличить эту цифру и упрочить победу. Но если инициативу перехватят приверженцы генерала, если они проявят твердость духа и — самое главное! — смекалку, то Перейра не только не получит новых сторонников, но может даже потерять прежних.