Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

Два долгих дня провёл Дайскэ в напрасном ожидании вестей от Хираоки. Не было ничего и на третий и на четвёртый день. Между тем подошло время, когда Дайскэ обычно ездил на Аояму за деньгами. В кармане у него уже почти ничего не оставалось. Но Дайскэ был теперь готов к тому, что придётся как-то жить без помощи отца. Он и мысли не допускал отправиться туда как ни в чём не бывало.

Два-три месяца продержусь, утешал себя Дайскэ, продам что-нибудь из книг или одежды, а потом, когда всё уладится, начну потихоньку искать работу. Он вспомнил слышанную от других истину, почти вошедшую в поговорку, что-де никто ещё так просто не умер с голоду, что всё как-нибудь образуется.

Так и не дождавшись ответа от Хираоки, Дайскэ на пятый день в самую жару сел на трамваи и отправился в редакцию, но там ему сказали, что Хираока будет лишь через несколько дней. Выйдя на улицу и глядя вверх на грязные окна, Дайскэ пожалел, что, прежде чем ехать, не справился по телефону. Может быть, Хираока не получил его записки? Дайскэ умышленно послал её на редакцию. На обратном пути он зашёл в букинистический магазин, где часто бывал, сказал, что хочет продать ненужные ему книги и просит зайти их посмотреть.

Ему ничего не хотелось в этот вечер, даже поливать сад, и он праздно наблюдал за Кадоно, который там работал в белой сетчатой рубашке.

— Вы устали, сэнсэй? — гремя ведром, спросил Кадоно. Терзаемый тревогой, Дайскэ пробормотал что-то невразумительное. Ужинал он без всякой охоты, почти не ощущая вкуса еды. Быстро проглотил рис, отбросил палочки и позвал Кадоно.

— Поезжай к Хираоке, спроси, получил ли он моё письмо. Если получил, скажи, что просят ответить и ответ передать с тобой.

На всякий случай он объяснил Кадоно, что речь идёт о письме, которое он на днях посылал в редакцию. В ожидании Кадоно Дайскэ вышел на веранду и сел в кресло. Вернувшись, Кадоно застал Дайскэ неподвижно сидящим в темноте.

— Был я там, — сообщил Кадоно. — Хираока-сан просил передать, что письмо получил и утром пожалует.

— Ага. Спасибо!

— Ещё он просил передать привет и сказал, что надо бы ему прийти раньше, но он не мог, потому как ухаживает за больной, и просил его извинить.

— За больной? — вырвалось невольно у Дайскэ.

— Да, ихняя супруга вроде бы прихворнула.

В темноте лица Кадоно видно не было, лишь смутно белело летнее кимоно.

— И что, худо ей? — настойчиво спросил Дайскэ, с силой сжимая подлокотники кресла.

— Не знаю, что и сказать вам. Вроде бы не очень хорошо, но и не так уж плохо, раз Хираока-сан завтра собирается прийти.

Этот довод немного успокоил Дайскэ.

— А что за болезнь?

— Да я мимо ушей пропустил.

На этом разговор прекратился. Кадоно вернулся к себе и через несколько минут Дайскэ услышал, как звякнул абажур о стекло лампы. Наверно, Кадоно зажёг свет.

Дайскэ продолжал сидеть в темноте. Тело его оставалось неподвижным, в то время как сердце замирало от волнения, а сжимавшие подлокотники кресла руки стали влажными. Дайскэ позвал Кадоно.

— Вы всё ещё впотьмах! — воскликнул Кадоно. — Может, зажечь лампу?

Дайскэ сказал, что зажигать не надо, и снова стал задавать вопросы, связанные с болезнью Митиё, Есть ли сиделка, озабочен ли Хираока, он не ходит на работу из-за болезни жены или есть какая-нибудь другая причина, словом, Дайскэ интересовался каждой приходившей ему в голову подробностью. Однако Кадоно повторил лишь то, что уже говорил, а в остальном это были высказанные наобум, ни на чём не основанные догадки. И всё же Дайскэ почувствовал облегчение, сидеть в одиночестве было просто невыносимо.

Перед сном Кадоно вынул из почтового ящика письмо. Дайскэ взял его, но не спешил прочесть, продолжая сидеть в темноте.

— Вроде бы с Аоямы, — сказал Кадоно. — Принести лампу?

Дайскэ велел поставить лампу у него в кабинете и вскрыл конверт. Это было письмо от Умэко, довольно пространное.

«Вы, вероятно, немало поволновались в последнее время из-за бесконечных разговоров о вашей женитьбе. Да и мы все здесь тревожились, и я, и ваш брат, и всех больше, конечно, отец. Только хлопоты оказались напрасными. В последний раз, когда вы у нас были, вы, кажется, заявили отцу о своём решительном отказе. Жаль, разумеется, но ничего не поделаешь, и мы примирились с этим. Потом я узнала, что, разгневавшись, батюшка отказал вам в помощи, и решила, что именно поэтому вы и перестали у нас бывать. Вы даже не пришли, как обычно, за ежемесячным содержанием, а я так ждала и уже стала волноваться. Отец говорит: «Не обращай внимания». Муж со свойственной ему беспечностью заявляет, что, мол, сам прибежит и уж тогда пусть хорошенько попросит у отца прощения. А не придёт, я сам к нему съезжу, поговорю, как брат с братом. О вашей женитьбе никто больше не помышляет, так что не беспокойтесь. Только отец, кажется, ещё сердится, и пока нет надежды, что он сменит гнев на милость. Вот я и подумала, что вам пока и в самом деле лучше не приходить. Только не представляю, как будет с деньгами, которые вам отец ежемесячно выдавал. Вряд ли вы сможете заработать себе на жизнь, я ведь вас знаю, так что вам туго придётся, и мне вас заранее жаль. Поэтому я распорядилась на свой страх и риск и посылаю вам обычную сумму, продержитесь как-нибудь до следующего месяца. А там, может, отец перестанет гневаться. Я попрошу мужа поговорить с ним. И сама при случае поговорю, попрошу у него за вас прощения. А до этого вам лучше здесь не показываться».

Написано было много, но, как и всякая женщина, Умэко без конца повторялась. Дайскэ вынул чек, внимательно перечёл письмо, снова вложил его в конверт и мысленно поблагодарил невестку. Когда она писала, то, видимо, вспомнила давнишний совет Дайскэ пользоваться в письмах простым разговорным стилем, только подпись ему не понравилась, в ней не хватало изящества.

Дайскэ пристально смотрел на лежавший подле лампы конверт. Ещё месяц он сможет жить, как жил прежде. Однако забота невестки, за которую Дайскэ ей так благодарен, пойдёт ему скорее во вред, чем на пользу. Ведь рано или поздно ему всё равно придётся начать новую жизнь. В то же время до разговора с Хираокой он не собирался приниматься за работу ради пропитания, и в этом смысле дар невестки приобретал в его глазах особую ценность.

В эту ночь, как и накануне, Дайскэ, прежде чем забраться под сетку от москитов, задул лампу, но не возражал, когда Кадоно пришёл закрывать ставни. Небо ему было видно и через стеклянную дверь веранды, правда, оно казалось чуть темнее, нежели вчера. Может быть, наплыли тучи, подумал Дайскэ и не поленился выйти на веранду посмотреть. И как раз, когда из-под карниза он глянул ввысь, с неба упала звезда, прочертив в темноте яркую дугу. Дайскэ снова забрался в постель, но уснуть не мог и всё время обмахивался тихо шелестевшим веером.