Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

— Благодаря усердию он и достиг такого положения.

— И я бы служил усердно, если бы знал, что наживу такой капитал, как нажил он.

— Ну и беритесь за дело. Но я знаю, вы хитрый! Вам бы хотелось зарабатывать деньги, лёжа в постели.

— Я вообще не знаю, как их зарабатывают, ни разу не пробовал.

— Зато, как их тратят, вы знаете.

— Вам что-нибудь брат говорил?

— Ничего он не говорил, потому что давно махнул на вас рукой, только удивляется.

— Суровый он всё же. Но ещё более достойный, чем отец.

— Почему же это?.. Нет, вы просто несносны. Снова льстите… С серьёзным видом насмехаетесь над людьми. Скверная привычка!

— Неужто правда?

— Вы ещё сомневаетесь? Хоть бы призадумались, когда вам говорят подобные вещи. Ведь это вас касается.

— Стоит мне прийти сюда, как я превращаюсь в точную копию моего Кадоно. Даже подумать страшно!

— А кто это Кадоно?

— Сёсэй, который у меня живёт. На всё у него один ответ: «Неужто правда?», или: «В самом деле?»

— Да? Забавно!

Дайскэ помолчал, глядя поверх Умэко на безоблачное небо, видневшееся между занавесками, и высокое дерево вдали. Концы его веток, сплошь усеянных коричневатыми почками, будто скрытые густой сеткой дождя, казались окутанными лёгкой дымкой и сливались с небом.

— Отличная погода! Поедемте куда-нибудь полюбоваться цветением вишни?

— Непременно. А теперь рассказывайте.

— Что рассказывать?

— Что вам говорил отец.

— Разное говорил, всего по порядку и не расскажешь. Память у меня никудышная.

— Не притворяйтесь… Я ведь знаю, что он…

— Вот вы и расскажите.

— Вас не переговоришь. — Умэко поджала губы.

— Да и вы в долгу не остаётесь… Кстати, почему в доме так тихо? Как дети?

— Дети в школе.

В комнату заглянула молоденькая, лет семнадцати, горничная. «Хозяин просит госпожу к телефону», — сказала она и продолжала молча стоять, видимо, дожидаясь ответа. Умэко тотчас встала. Дайскэ хотел выйти вслед за невесткой из гостиной и тоже встал, но она его остановила:

— Подождите меня. Нам ещё нужно поговорить.

Дайскэ обычно несколько иронически относился к повелительному тону невестки. Он сказал ей, чтобы не торопилась, сел и снова принялся разглядывать рисунки на стене. Силой собственного воображения он попытался изменить их. И через некоторое время ему стало казаться, будто глаза его излучают краски, которые, взмыв вверх, тут же плотно пристают к стене. Люди и деревья на рисунках постепенно меняли свой облик, и Дайскэ наконец как бы удалось заново нарисовать то, что было ему не по вкусу. Теперь он сидел, охваченный восторгом, среди самого удивительного сочетания красок, какое только мог вообразить. Но тут вернулась Умэко, и видение исчезло.

Оказалось, что Умэко уже в который раз собиралась поговорить с ним о женитьбе. Ещё будучи студентом, Дайскэ благодаря её стараниям без конца знакомился с различными претендентками на роль жены, их представляли ему и на фотографиях и в натуре. Но ни одна ему не подошла. Вначале он отвергал их в весьма деликатных выражениях, потом перестал стесняться и в последние два года непременно находил у предполагаемой невесты какой-нибудь недостаток. То рот непропорционален подбородку, то глаза чересчур велики, то уши не на месте — доводы один невероятнее другого. Это заставило Умэко призадуматься. Уж не переусердствовала ли она в своих хлопотах? Просто Дайскэ чересчур возомнил о себе и ей назло привередничает. Надо оставить его в покое, решила Умэко. Потом сам будет просить. Однако Дайскэ, ничуть не обескураженный, хранил молчание, занимая по-прежнему неопределённую позицию в вопросе женитьбы.

Отец же во время поездки нашёл для Дайскэ невесту, словно предназначенную ему самой судьбой, о чём Умэко узнала ещё за несколько дней до прихода Дайскэ. Поэтому она и решила, что разговор у отца с сыном шёл именно об этом. Но Умэко ошиблась. Старик и не заикнулся о женитьбе. Возможно, он собирался поговорить об этом с сыном, но, заметив его настроение, счёл благоразумным несколько повременить.

К избраннице отца у Дайскэ было особое отношение, хотя он ничего о ней не знал — только фамилию. Даже имя не было ему известно, не говоря уже о возрасте, внешности, образовании и нраве. Что же до судьбы, которая, по словам отца, предназначила ему эту девушку в жёны, тот тут Дайскэ сразу смекнул, в чём дело.

У отца Дайскэ был брат, Наоки, годом старше. Они так походили друг на друга, что их часто принимали за близнецов, только Наоки был меньше ростом. В детстве отца звали не Току, а Сэйносин [9] У японцев, как и у некоторых других народов Дальнего Востока, принято было давать детям второе, «детское», имя. .

Схожи они были не только лицом, но и характером, как и подобает хорошим братьям. Они всегда действовали сообща и стояли горой друг за дружку. Даже на занятия по фехтованию ходили вместе и читали при свете одного светильника.

И вот однажды осенью, как раз когда Наоки исполнилось восемнадцать, они с братом отправились в храм Токакудзи, семейный храм главы клана, находившийся на краю посада неподалёку от замка даймё, отнести письмо тамошнему священнику Сосую, близкому другу отца. В письме было приглашение сыграть в шашки или что-то в этом роде, так что ответа не требовалось. Однако священник задержал их всякими разговорами, и они покинули храм лишь за час до захода солнца. В тот день по случаю праздника в городе была ужасная сутолока. С трудом выбравшись из толпы, братья хотели свернуть в переулок, но на углу столкнулись со своим давним врагом, жившим на другом берегу реки. Он был изрядно пьян. После недолгой перепалки он выхватил меч и нанёс удар старшему брату. Тот стал защищаться и тоже вытащил меч. Но недаром противник прославился своим буйством. Вино не лишило его силы. Надо было выручать брата, не то он потерпит поражение в неравной схватке. И младшему брату тоже пришлось обнажить меч. Вдвоём они зарубили врага насмерть.

По обычаям того времени самурай, убивший самурая, должен был совершить харакири. С этим намерением братья и вернулись домой. Отец не собирался им мешать, усадил их рядом, а сам стал делать необходимые приготовления. Мать в это время была у знакомых по случаю праздника, и отец послал за нею, а пока нарочно тянул время, наставлял сыновей, велел им готовить комнату для совершения обряда.

С семьёй Такаги, куда мать отправилась в гости, она состояла в дальнем родстве, и это обстоятельство оказалось весьма счастливым. Следует заметить, что то было время перемен в обществе, и самурайские установления уже не соблюдались столь неукоснительно, как раньше. Тем более что убит был человек со скверной репутацией. Вместе с матерью пришёл Такаги. Он убедил Нагаи повременить с харакири до официального указания властей и начал хлопотать.