Ванда Василевская - Земля в ярме

С двустволкой за спиной шел по деревне Валер. Она остановила его.

— Господин Валер, не видели вы где моего Стефана? Со вчерашнего дня пария дома нет… Ушел куда-то…

— Ушел, так и придет. Я не видел, — сухо ответил лесник и оглянулся на собаку, которая живо заинтересовалась гусями кузнечихи.

— Рекс, сюда! Куда понесся?

Женщина со вздохом повернула к дому. В полдень она не выдержала и кинулась к старосте.

— Нет и нет, и никто его не видел!

— Не иголка, найдется. Не ребенок ведь…

Губы ее дрогнули.

— Для меня он ребенок…

— Да что вы плачете, пани Зелинская? Может, дела какие у парня, загулял где-нибудь, не пропадают же люди! Диких зверей у нас тут нет, чтобы съесть его! А напасть на него тоже никто не нападет. Зачем? Шапку у него отнять или портки?

Она ушла, немного успокоенная, но к вечеру в ней снова стал нарастать страх, охватывая все ее существо. Руки дрожали, странная слабость распространялась по телу откуда-то изнутри, больная голова гудела.

На третий день утром она услышала несущийся со стороны лугов, откуда-то снизу, внезапный крик. Она остановилась как вкопанная и схватилась за сердце.

— Что с вами, мама?

— Ничего, Стася, ничего. Открой дверь.

Как слепая, хватаясь руками за стенки, вышла она в сени. Народ бежал по дороге, кто-то громко кричал. Владек Лесяк огромными прыжками бежал прямиком вниз, по Старостину просу, словно другой дороги и не было.

Она подоткнула юбку и торопливо побежала межой. Кто-то обогнал ее на бегу. Она даже не спросила. Она знала.

До прудов было не больше километра. Зелинская с трудом ловила губами воздух, спотыкалась на бегу о «очки, о камни. Один раз упала на колени и быстро поднялась. Она чувствовала, что кто-то идет перед ней, рядом с ней, слышала, что люди кричат, но ничего не понимала и ничего не видела. Кровь, словно молотом, стучала в висках.

Она добежала. Над прудом было уже черно от народа. Перед ней расступились. И словно сквозь шпалеры она проскочила к самой воде.

За ворохом хвороста, неподалеку от акации, над отмелью маленького заливчика лежал на траве обнаженный труп. Старуха покачнулась и со стоном опустилась на землю. Она ощутила под руками ледяной холод мертвых ног. Точно слепая, щупала она эти ноги, широко раскинутые руки, изуродованное лицо и сгустки крови в мокрых, полных ила волосах. Она знала, что это Стефан. Знала с самого начала, с вечера первого дня, что случилось что-то страшное. Туман рассеялся, и она увидела лицо сына. Широко открытые стеклянные глаза, и черный, как чугун, живот, и синие полосы на груди, и запекшуюся кровь на голове.

— Только я поворотил лошадь, давно уж собирался захватить этот хворост, гляжу — плавает! «Господи Исусе, думаю, теленок утонул, что ли» Вдруг, гляжу, вон оно что! Я думал, так и кончусь на месте, — в сотый раз рассказывал крестьянин из Лишек.

— Утонул, что ли?

— Ну да, утонул! Убит, видно же!

На людей пахнуло холодом. Кто-то подошел к телеге, взял рядно и прикрыл труп. Зелинская сидела на траве, мертвыми, остекленевшими глазами глядя на синие пальцы, виднеющиеся из-под рядна.

— За старостой сбегать!

— Он уже знает. Сейчас тут будет.

— В полицию дать знать!

— Это уж староста.

Белый, как стенка, запыхавшийся староста уже шел лугом. Он приподнял рядно и внимательно осмотрел труп.

— Кто нашел?

— Мартына. За хворостом приехал.

— Только я поворотил лошадь, давно уж хотел этот хворост забрать, гляжу, плавает…

Староста не слушал.

— Дня два уж, наверно, в воде лежал.

— И как только его раньше никто не нашел…

— Да кто ж сюда ходит? Мальчонки рыбу удить или выкупаться кто…

— С каких пор его дома не было? — обратился староста к Зелинской, но она не слышала. Ни старосту, ни кого другого. Только этот непрестанный ужасающий гул в голове, этот грохот огромных молотов, раскалывающих виски.

Объяснения поторопились дать другие.

— Со вторника.

— Правда, правда, и ко мне она прибегала в среду.

— Акурат во вторник и было! Только что с ним могло случиться?

— Нешто не видите? Избит весь.

— Вся голова почернела от крови.

— Боже мой милостивый, такой молодой паренек, — вздыхали бабы. — И что теперь с ихним хозяйством, Зелинских-то, будет?

— Старик ведь работать не может.

— А остальные все — мелюзга.

— Забрали бы вы Зелинскую отсюда.

— Куда! Я уж уговаривала, женщина и не понимает, что кругом делается.

— Окаменела.

Из деревни набиралось все больше народу. Мартына в сотый раз рассказывал, как было дело, и его в сотый раз слушали, будто впервые.

— И кто бы это, милые, скажите, кто?

— Может, у кого на него злоба была?

— Куда! Парень смирный, за девушками не бегал, не пьяница, не буян, не табачник.

— И что только на свете творится!

Лесяк вдруг подошел к трупу и, приподняв угол рядна, внимательно осмотрел ноги покойника.

— Ишь какие пальцы, поглядите-ка.

— Рыбы объели, что ли?

— Какие рыбы! Пальцы разорваны, страх глядеть!

— Ну, так кто же, коли не рыбы?

— Не рыбы, а собаки, — странным, не своим голосом сказал Владек Лесяк. И все вдруг примолкли. Ледяное дуновение пронеслось над толпой.

— И верно, собаки, — подтвердил старый Чапля. — С хорошими клыками собаки.

Люди не глядели друг другу в глаза, избегали взглядов друг друга. Это уже было что-то, и говорило о многом. Быть может, обо всем.

— В полицию сообщить надо.

— Ясек, запрягай, поедем в участок, — распорядился староста.

— А его забрать в деревню.

— Нельзя ничего трогать, пока полиция не приедет. Пусть лежит, как лежал. Салинский, постерегите тут. Пусть хоть и до утра, а сидеть надо. Чтобы никто ничего не трогал. Все должно быть, как было. А вы, Мартына, лучше бы остались в деревне, для показаний.

— Верно, ведь Мартына нашел.

— Да ведь все видели то же, что и я, — запротестовал Мартына. — Плавал и плавал. Точнехонько такой, как и сейчас лежит.

Староста рассердился.

— Кто видел, тот видел, а нашли вы первый. Все должно быть по порядку, а ежели завтра в Лишки за вами посылать да второй раз сюда таскать, так вам же хуже, чем сейчас подождать.

Староста двинулся к деревне, а за ним стали постепенно расходиться и другие. Салинский уселся под акацией.

— Ишь ты, гляди, сколько тут камней!

— Кто-то набросал.

— Камней тоже не трогайте. Кто его знает, как оно было.

— Сдается, что вроде так, а не иначе.

— А ты не болтай языком, когда не знаешь! Ты видел? Не видел! А узнают, что говоришь, так еще и с тобой то же случится! — ополчилась на мужа толстая лавочница.

— А я сказал что-нибудь? Чего орешь? Ничего я не сказал…

— Недоставало, чтобы ты сказал! Придет полиция, пусть она и узнает. А твое дело сторона!

— Может, сторона, а может, и нет.