Эйно Лейно - Мир сновидений

— Да дышит ли он, в самом-то деле? — вновь раздался его голос. — Послушаем!

Он приблизился к моему товарищу, лежавшему неподвижно с закрытыми глазами, точно покойник на носилках, и наклонился, якобы прислушиваясь, и при этом оперся рукой на изголовье кровати.

Я заметил это слишком поздно, чтобы предотвратить его движение.

И что же произошло? Тут и там начали звенеть маленькие электрические звоночки, начали бренчать и звякать — одни внутри комнаты, другие где-то снаружи. Пектор беспомощно озирался.

— Чт-чт-что это за музыка? — изумился он. — Что звенит? Где звенит? И нельзя ли как-то остановить эту чертовщину?

— Сию же минуту, — утешил я. — Господину ректору надо только нажать на ту, вторую кнопку, и звон моментально прекратится.

Так и произошло. Бутылиус открыл глаза и проявил признаки жизни. Пектор больше не обращал на него внимания.

— Это чье изобретение? — спросил он, повернувшись ко мне и, очевидно, ожидая, что это тоже плод моей всем известной изобретательности.

— Топелиуса, — уныло отвечал я. — У него особая склонность к физике, и от нечего делать он так начинил весь дом электрическими проводами и батарейками, что я часто побаиваюсь, что мы скоро взлетим на воздух.

Это была правда — по крайней мере, по мнению тетушек и служанки, которые никогда не могли предугадать, на каком шагу опять начнет звенеть какой-нибудь новый и невидимый электрический колокольчик. Они уже много раз упрекали и бранили Бутылиуса, не в силах отказать ему при том в своем уважении и восхищении.

На губах изобретателя появилась едва заметная улыбка. Но Лектор был совсем не в улыбчивом настроении. Он непринужденно присел у стола, вытащил из кармана записную книжку и произнес:

— Будто чума гуляет по городу! Половина класса отсутствует. Что это такое?

— Половина класса! — выговорил я ошеломленно.

— Да, половина класса. Десять учеников из двадцати. Так не годится, так не годится, мальчики, эдакое поведение.

— Могу ли я узнать их имена? — осмелился осторожно спросить я.

— Да, — отвечал он. — Это больше никакой не секрет. Если Лённбум желает услышать, я их перечислю.

И он начал читать имена. Из перечисленных грешников только пятеро соответственно товарищескому нормированию были совершенно законными полноправными прогульщиками, пятеро же остальных, как бы их назвать, выброшенные из общества, безалаберные бродяги, безродные козлы, лишенные чувства ответственности и самоуважения, нарушили наш договор.

Фу, в каком же товарищеском кругу мы росли и развивались! По существу, я был совершенно того же мнения, что и Пектор.

— И Ларсон отсутствует? — заметил я с тихим упреком, заглядывая через его плечо в записную книжку.

— Да, — ответил Пектор, — но он болен. Он на самом деле болен.

Гёста Ларсон (Ларин Кюости) [56] Гёста Ларсон (Ларин Кюости, 1873–1948) — впоследствии известный финский поэт. Гёста — сокращение от имени Густав. Настоящее имя: Карл Густав Ларсон, сын родителей-шведов. В конце века многие шведояэычные поборники развития финского языка и культуры меняли свои шведские имена и фамилии на финские, как сделал и Лейно. был единственным, кто сумел убедить его в своей болезни. Но на самом деле, как я узнал позже, он успел увидеть Лектора уже в воротах из своей маленькой комнатки в конце длинного двора, где он жил в усадьбе своей матери, владелицы ресторана. Он успел улечься в постель, да еще положил на голову холодный компресс, а на ночной столик выставил два аптечных пузырька необычного вида. И так — якобы в сильном жару — лежал, когда Пектор вошел в комнату.

Пектор сочувственно присел на край его кровати на минутку, спросил, как его состояние, и закурил папиросу. Потом взглянул на бутылочки с лекарствами и книги на ночном столике и, посоветовав избегать Поля де Кока [57] Поль де Кок (1793–1871) — французский писатель, продолжатель традиции фривольной литературы XVIII в. Автор популярных так называемых бульварных романов. , поднялся и ушел, вполне довольный своим посещением.

Но теперь пришел наш черед.

— Когда вы собираетесь в школу? — спросил он прямо и решительно.

— Это еще в точности не известно, — пытался я еще хотя бы для видимости отбиваться. — Сначала должна пройти головная боль…

— Это известно, — нажимал Пектор. — Она пройдет. Так вы придете после полудня в школу?

Я счел за лучшее предоставить слово Буты-лиусу.

— Топелиус знает, — отвечал я. — Он, похоже, собирался с мыслями все то время, пока я напрягал, и даже слишком, свой разум.

Бутылиус кисло усмехнулся и бросил на меня взгляд, сверкавший неподдельной ненавистью.

— Придет ли Топелиус после полудня в школу? — настаивал Пектор. — Если вы придете во второй половине дня в школу, вам не придется приносить справку от врача Но если не придете, такая справка будет необходима.

— Справку от доктора Грачева? — спросил Бутылиус со знанием дела.

— Нет, — отрубил Пектор, — от школьного врача Бартрама. Я бы посоветовал вам к полудню выздороветь.

Он нахлобучил фуражку и вышел, оставив нас в глубоких раздумьях.

С врачом дело обстояло так: Грачев брал две марки за подобную справку о болезни — каковую, впрочем, как светский человек и джентльмен, он всегда был готов с паритетным и потому еще более лестным юмором написать. Бартрам же не брал никакой платы, но, вероятно, именно из-за этого выдавал такие справки лишь в исключительных случаях.

Так что, куда ни кинь, всюду клин. Мы знали, что Грачев даст справку, но знали также, что две марки — большие деньги, на них можно двадцать раз выпить чаю с пирожным в единственной городской кондитерской.

А к Бартраму и обращаться было бесполезно. В городе действительно должна была бы свирепствовать чума, прежде чем он согласился бы принять ее всерьез.

Пока Пектор был у нас, тетушки, озабоченные нашей судьбой, поразмыслили двумя своими умными головами и решили очаровать его любезным обхождением. Помимо того что они, приложив ухо к двери, ведущей из зала в нашу комнату, слышали в аккурат каждое слово, сказанное у нас, они накрыли там кофейный стол, куда теперь и приглашали Пек-тора из прихожей. В салонном общении с дамами он был не силен. Но в данном случае ему ничего не оставалось, как вежливо принять предложение.

— Господин ректор, будьте так добры! — услышали мы голос тетушки Бергрут, говорившей по-шведски. — Господин ректор, разумеется, доставит нам эту приятную честь.

Шведский язык, приукрашенный старомодным изяществом местной знати, тоже не являлся сильной стороной Пектора. Но ему пришлось все же сделать хорошую мину при плохой игре.

— Могу присесть, — послышался неуклюжий ответ Пектора на том же языке, — но ненадолго, поскольку мне нужно побывать еще во многих других местах.