Мэв Бинчи - Лилобус

И что касается документов. Джек грозился увезти детей к брату, если я не подпишу заявление, в котором будет черным по белому сказано, что я не способна в дальнейшем исполнять обязанности матери. В суд меня не вызывали, потому что в полиции ждали, пока Джек продаст дом, утрясет планы и уедет в Калифорнию. Он умолял меня подумать о детях.

- И все-таки их увез? – озадаченно спросил Руперт.

- Именно. Он считал, что для них так лучше: если мать - торговка наркотиками, чему она научит ребенка? Сделку мы заключили; потом добрые люди обнаружили смягчающие обстоятельства, и мне осталось только подыграть им.

Какое-то время она смотрела в окно.

- Я не думала, что это навсегда. Мне было страшно. И я не сомневалась, что все утрясется. Я дала согласие. Он продал дом – помнишь, тому жулику, который исчез, прихватив деньги и документы. Потом дом купили монахини и устроили там свой центр. Такова правдивая история Большого дома и населявших его злодеев.

Он и не подозревал, что когда-то Джуди была хозяйкой того дома, во флигеле у ворот которого она теперь жила. Туда приезжают священники, монахини и миряне, желающие удалиться от мирской суеты. Иногда проходят обычные конференции, никак не связанные с религией - так монашки зарабатывают деньги на содержание дома. Но все конференции проходят тихо, участникам особо не на что рассчитывать: в Ратдуне имеется только паб «Райанс» и магазинчик Билли Бернса; хотя приезжие, оторвавшись от дома, наверняка мечтают о чем-то большем.

- В течение месяца я должна была освободить Большой дом. Но Джек совершил как минимум одну подлость. В те годы, если ты имел хоть какое-то отношение к наркотикам, дорога в Штаты тебе была заказана. Мне никто не дал бы визу. И Джек знал, что надо сделать, чтобы чокнутая мамаша не смогла добраться до Эндрю и Джессики: он так все устроил, что мне предъявили обвинение в хранении наркотиков. Даже здесь это, считай, ерунда, и если вспомнить, за что меня могли бы судить – то есть, за торговлю, – обвинение было просто смешное. Но не забывай, что у нас был с ним уговор. И даже с таким обвинением я уже не могла попасть в Штаты.

Снова наступила тишина.

- Подло он поступил, - сказал Руперт.

- Да, это точно. Хотя он считал, наверное, что борется за истину. Как инквизиция, которая жгла людей на кострах. Искоренил зло.

- Но это круто, даже для шестидесятых.

- Что ты заладил «шестидесятые, шестидесятые» - будто это каменный век. Не забывай, ты сам родился в шестидесятых.

- Я про них ничего не помню, - заулыбался Руперт.

- Само собой. Наверное, Джек поступил круто, хотя он сказал бы: «эффективно». Он был настоящий делец, - проговорила она с презрением. – Ему нужно было только одно: чтоб все было «шито-крыто», как он с гордостью повторял. Так же и в случае со мной. Но Руперт, неужели ты не знал об этом раньше? Я, конечно, не думаю, что весь город только и делает, что обсуждает мою личную жизнь, но ты-то наверняка мог выяснить, что к чему?

- Нет, не мог. Я знал, что твой муж увез детей, и я даже спрашивал почему, но никто не ответил.

- Вот что значит хорошее воспитание. Просто у вас в семье не сплетничают.

- Думаю, мама была бы рада что-то узнать. И не только мои не в курсе. Я у Силии как-то спрашивал, куда пропали твои дети, и она сказала, что много лет назад вы с мужем страшно поссорились, а суды в те годы были еще хуже, чем теперь. Вот и все, никто не знает про травку… и прочее.

- Даже не знаю, радоваться или огорчаться, - рассмеялась Джуди. – У меня всегда было такое впечатление, что люди не одобряют моих увлечений и разговоров о травах, считают меня какой-нибудь ведьмой.

- Боюсь, что многие, наоборот, относятся к этому с пониманием. Надо будет как-нибудь очернить тебя в их глазах, - сказал Руперт.

- Полицейские еще долго наведывались в мой садик и проверяли, что такое я там выращиваю. В конце концов, я нарисовала им план посадок и сказала: заходите в любое время, расскажу, где что растет. А потом уехала в Дублин, но на меня к тому времени уже махнули рукой.

- То есть, двадцать лет спустя тебе все-таки дали зеленый свет?

- Не знаю. Бывает, изредка возле грядок ромашки я вижу следы тяжелых ботинок. Неусыпная бдительность.

- Ты ненавидишь Джека Хикки?

- Нет, говорю тебе, я вообще о нем не думаю. Но тебе, наверное, трудно в это поверить, особенно если учесть, что о детях я думаю часто. Впрочем, на самом деле я их вовсе не знаю, они совершенно чужие мне люди.

- Пожалуй. – Руперт явно понимал с трудом.

- Кстати, так и с твоей мамой. Она виду не подает, но каждый день думает: где ты, что делаешь - и в мыслях рядом с тобой настолько, что словами не передашь.

- Нет, это вряд ли.

- Я точно знаю: как-то спрашивала, просто из любопытства - может, я одна такая странная. Она сказала, что в течение дня часто думает: как там мой Руперт? Так было, и когда ты в школу ходил, и когда в университет поступил, и когда устроился на работу.

- Господи!

- Не то, что бросает все дела и думает, нет – задумывается на мгновение, и все. Но ты сам, надо полагать, и на секунду о ней не вспоминаешь.

- Вовсе нет, я часто о ней вспоминаю. Я думаю про нее - особенно с тех пор, как отец заболел, - конечно же думаю, - сказал он, словно обороняясь.

- Да не кипятись ты, я просто привела пример. Даже если бы Эндрю и Джессика остались со мной, все равно, не исключено, что они выросли бы, уехали и забыли обо мне. Это обычное дело.

- С тобой говорить ужасно легко. Жаль, что я не могу так же с мамой общаться. Конечно, она гораздо старше тебя, - тактично добавил он.

- Это верно, она почти мне самой в матери годится, но дело не в этом… Никто не может общаться с собственной матерью. Это закон природы.

Она улыбнулась и выглянула в окно, и когда эта Нэнси Моррис в кои-то веки начала говорить что-то дельное, Джуди присоединилась к беседе о том, как расслабить мышцы шеи. Она опасалась, что юного Руперта Грина замучили разговоры о Смысле Жизни и о взглядах Женщины, Чьи Права Попраны. Пусть кутается в свою дорогую итальянскую куртку, решила она, и думает о своем.

Ей всегда было проще ладить с молодыми людьми. Кто-то однажды заметил, что ей следовало стать учительницей, но она ответила, что оказалась бы по другую сторону баррикад. Среди молодежи у нее было гораздо больше друзей, чем среди людей ее возраста. Например, Барт Кеннеди. С Бартом она могла болтать часами, а с его отцом здоровалась, и только. Кев Кеннеди на переднем сиденье – совсем другое дело: с ним так просто не поболтаешь. Он весь на нервах, будто парень, стоящий на стреме. Силия и Ди тоже девчонки что надо, - подумала она, оглядывая пассажиров. И Том Фицджеральд славный юноша. Нэнси Моррис славной никак не назовешь - но и молодой назвать ее сложно. Несмотря на возраст, она уже старуха, и всегда была такой.