Мэв Бинчи - Лилобус

Более того, они просто не поймут, никто не поймет. Мари напишет из Улуогги или еще откуда-нибудь, где у них духовные упражнения – названия там все время странные какие-то – и поведает, что благословенны те, кто жертвует собой и помогает ближним. Прелестно. Харри из Детройта посоветует ей поступить так, как она сочтет нужным, поскольку лишь она может непосредственно оценить обстановку. И намекнет еще, наверное, что доход у нее неплохой, и великодушно добавит, что пока не претендует на свою долю в семейном бизнесе. Дэн из Англии пришлет письмо, или даже позвонит: станет яростно убеждать, что надо вернуться домой, что работать медсестрой – это не серьезно, и все, что ни делается, все к лучшему. Может, еще тактично заметит, что, наверное, новой хозяйке паба уже не раз предлагали руку и сердце. Ей только двадцать шесть, почему они решили, что ей уже и надеяться не на что? Ведь она их родная младшая сестра. В детстве они казались большими и умными, с ними всегда было так весело; а теперь письма ей присылали и изредка в гости наведывались какие-то чужие люди, которые думают только о себе. И считают ее старой девой.

- А тебя твои родные сводят с ума? – спросила она у Тома; они в это время поравнялись с огромным грузовиком – содержимое кузова, казалось, вот-вот вывалится им на головы.

- Разумеется, - сказал Том. – Родные-то как раз и достают. Посторонние прохожие, атомная бомба, экономический кризис – это все никого не волнует, до ручки доводят именно родичи.

- Или любовь? Или когда ее не хватает? – Силия ни на кого не намекала, она, как и Том, говорила об отвлеченных идеях. Вот поэтому они так легко находили общий язык и не боялись подолгу молчать.

- Пожалуй, но любовь так или иначе связана со словом «семья». Например, ты любишь девушку, умоляешь стать твоей женой; она ни в какую, ты сходишь с ума. Это - семья. Или, скажем, ты жену свою ненавидишь, терпеть не можешь, услал бы в открытый космос на первой попавшейся ракете. И это - семья.

Силия рассмеялась.

- Господи, тебе бы психиатром работать в семейных консультациях.

- Я и сам удивляюсь, что меня до сих пор туда не зовут, - ответил Том, и они в молчании проехали еще пятьдесят миль.

Она была рада возможности выйти и поразмяться. В иных рейсах, как ей рассказывали, пассажиры застревали в пабах на час-полтора, не меньше, но Том Фицджеральд не позволял расслабляться, времени хватало только на то, чтобы посетить дамскую комнату и что-то выпить. Даже кофе взять не успеешь, потому что в пабах его долго готовят, а в «Райанс» в Ратдуне не подают вовсе.

- Силия, что тебе взять? – Ди всегда удавалось первой добраться до барной стойки и привлечь внимание бармена. Силия попросила бутылку «Гиннеса». Ди ничуть не изменилась - по крайней мере с тех пор, как она, раздуваясь от гордости, пришла в «Райанс» похвастать новой школьной формой. Она покрасовалась перед кем только могла, и все угощали ее – кто лимонадом, кто шоколадкой, некоторые даже вручали полкроны. За дочь доктора, поступившую в элитную монастырскую школу-интернат, все могли только порадоваться. Когда в Ратдуне кто-то рождался или умирал, люди всегда звали доктора Берка, и никто не стал бы завидовать успехам его детей: кому, как не им, желать всяческих благ?

Силия передала Мики небольшую баночку с мазью от пролежней, которую взяла в больнице, - так, чтобы Ди не заметила – вдруг решит, что она пытается подменить врача; но ей, наверное, такое даже и в голову не пришло бы. Ди славная девушка, у нее очень заразительный смех, и терпение к тому же ангельское – иначе как можно так живо беседовать с Нэнси Моррис об ее занудной работе и бесконечно выслушивать истории о врачах – о мистере Том, и о мистере Этом. Как только Ди все это выносит, и при этом даже интерес изображает, и помнит все их несчастные имена?

Десять минут прошли, и они снова оказались в уютной полутьме автобуса.

Она увидела, что у Тома в салоне есть кассеты; раньше она их не замечала.

- А это у тебя магнитола? – спросила она с интересом, когда они выехали на дорогу. – Я думала, это просто радио.

- А ты думаешь, чего я над этой колымагой так трясусь? – усмехнулся он. - Все мое вожу с собой.

- А музыку почему не включаешь?

- Думаю, у каждого свой вкус, не хотел бы вам навязывать свой.

- Ну конечно, тебе решать, как же иначе, – запрокинув голову, рассмеялась Силия. – А как же демократия? Пусть все приносят кассеты, какие хотят. Например, одну неделю я, потом кто-то другой.

- Нет уж, стилем кантри я и так сыт по горло, - ответил он. - И если случайно услышу еще хоть две ноты, тут же заеду в самое глубокое болото и всех там утоплю.

- Тогда лучше без музыки, - покорно сказала Силия, и каждый снова углубился в собственные мысли. Силия задумалась: когда лучше провести разговор с мамой? В какое время дня она, бедная, не мучается от похмелья или не тянется снова за бутылкой? Может, утром - не рано, часов около одиннадцати? А Барта попросить управиться в пабе. Впрочем, до ланча по субботам мало кто заходит, можно повесить на дверь табличку «закрыто» - помилуйте, так делает сам отец О’Райли, когда ему просто надо часок побыть одному – помолиться, или кто его знает зачем. Да, пожалуй, и ни к чему приплетать сюда Барта. К тому же он куда с большей радостью повозился бы в саду у Джуди Хикки, которая тоже дома на выходных. Но повесить табличку на пару часов – это только полдела, надо еще как-то связать маму по рукам и ногам, чтобы она усидела на месте и выслушала то, что ей слышать вовсе не хочется: что паб вот-вот разорится, и что ей следует, пока не поздно, лечиться от алкогольной зависимости. Все слишком серьезно, теперь не время хитрить и давать обещания, которых потом не исполнишь. Силия вспомнила, как месяц назад хирург сообщил мужчине сорока двух лет, что у него последняя стадия рака, и что жить ему осталось меньше двух месяцев. Теперь ее точно так же охватывал ужас, и хотелось верить, что прежде, чем придется это сказать, наступит конец света. В больнице, конечно, все было очень странно. Врачи опасались, что потрясение окажется слишком сильным – поэтому Селию и позвали. Но он только притих и спросил: «Это точно?» А они словно онемели, все трое - Силия, знаменитый хирург и анестезиолог. Тогда мужчина произнес: «А я так и не был в Америке. Смешно, правда? Двадцатый век, а я не был в Америке». Он это повторял еще несколько раз, пока не умер; и это, казалось, тревожило его больше, чем сама смерть, или то, что он оставляет жену с тремя маленькими детьми на руках.

А что если мама воспримет все спокойно – скажет, например, что и сама думала, может, ей пора лечиться, и готова добровольно пройти где-нибудь курс лечения. «Размечталась, тоже мне, Алиса в Стране Чудес, - одернула себя Силия. - Ты уже не ребенок, нечего закрывать глаза и ждать, что все совершится само собой».