Джордж Мередит - Эгоист

Он подавил в себе желание завести с Верноном шутливый разговор о детской причуде некоей молодой особы, которая — быть может, под впечатлением минутной ревности — пытается выскользнуть из-под брачного ига. Он слишком привык подчеркивать свое превосходство над Верноном, чтобы хоти бы на миг от этого превосходства отказаться — да еще в таком вопросе! К тому же Вернон принадлежал к разряду людей, которые держатся самых фантастических представлений о женщинах, — быть может, оттого, что не имеют за душой ни одной победы. Одну победу, правда, Вернон — как о том было известно узкому кругу посвященных — в своей жизни одержал, но это была не из тех побед, что приносят лавры. Непроходимое невежество Вернона и его романтические взгляды, нелепые во всякое время, сейчас были бы просто невыносимы. Он, пожалуй, использовал бы непростительное легкомыслие Клары как повод прочитать своему господину нотацию, да еще разразился бы тирадой на тему о женском равноправии! Ведь этот человек считал возможным разговаривать с женщинами, как с разумными существами. Ну, да он сам — прекрасный пример того, к чему приводит такое заблуждение!

Быть может, в силу этого заблуждения в разговорах с мужчинами Вернон подчас бывает и вовсе невразумителен. Помимо всего прочего, Уилоби бесило то, что Клара посмела обсуждать его собственную персону с Верноном. Нет, нет, подобная беседа ни к чему бы не привела; она бы только унизила его несравненное превосходство. Итак, не желая ни с кем делиться своими страданиями, он пребывал в полной изоляции и вместе с тем чувствовал, что вокруг него вершатся какие-то таинственные дела и что в этот круг включены все, начиная от Клары с полковником, Летиции с юным Кросджеем и кончая Клариной камеристкой Баркли. Подобно пауку, которого перенесли в чужую паутину, он мог лишь руководствоваться слепым инстинктом. Летиция всем своим видом выдавала причастность к тайне: тайна эта трепетала на кончиках ее ресниц. Каким образом ей стали известны некоторые обстоятельства, Уилоби понять не мог — разве что, в силу глубокого ее проникновения во все, что касалось ее кумира, здесь действовало шестое чувство? Он думал о ней с нежной жалостью, с почти отеческой снисходительностью. Велением Венеры она его обожала, но богиня не распорядилась вложить в его сердце ответное чувство. И, как ни соблазнительно было бы обратиться за советом к мудрому другу, он не мог поддаться этому соблазну, ибо сделаться объектом жалости в глазах Летиции означало бы полный переворот в их отношениях. Так что и этот порыв он подавил в себе еще более категорически, чем первый. Допустить, чтобы Летиция стала его жалеть, казалось ему равносильным вмешательству в планы самого провидения. Ведь провидение, иначе говоря — разумное распределение благ в этом мире, предназначило ему быть маяком, а ей — птицей, устремляющейся на свет этого маяка. Нет, конечно, она последний человек, которому он мог бы открыть душу. Уже одна мысль, что подобное желание могло у него возникнуть, — хотя бы на миг, — приводила его в ярость, более того — в ужас. Очевидно, здесь действовала еще какая-то другая сила, та самая, что уже однажды так жестоко его унизила. Провидением он эту силу признать не мог, ибо привык, что оно неизменно было на его стороне. Когда ядро нашей религии составляет эгоизм, как же обойтись без посторонних сил? Надо же чем-то объяснить наши неудачи! Силы добра избрали Уилоби объектом своих неисчислимых даров. Силы зла — сиречь общество, свет — стараются у него эти дары отнять. Можно ли после этого быть хорошего мнения о свете?

Уилоби был вынужден отождествлять Клару с этими темными силами, направившими острие своего ножа на самую чувствительную точку его самолюбия. И все же он был готов поднять ее, рыдающую у его ног, готов остановить ток крови, хлынувший из ее ран. Он желал ей несчастья, дабы излить на нее свое милосердие. Или — пусть она разоблачит себя, покажет себя в своем истинном свете, и тогда он ее отринет! Но только разоблачение это должно быть публичным, скандальным, чтобы и свет ее отринул тоже. Он попробовал представить себе Клару в виде безжалостно выполотого сорняка, и чуть не задохнулся: она была так прекрасна!.. Только бы Клариным избранником не оказался Гораций де Крей! Да и так ли непременно нужно вмешательство мужчины? Болезнь, горячка, дорожная катастрофа, физическое увечье, хромота — самый заурядный несчастный случай вполне его удовлетворит. А затем — его благородное заявление: он готов выполнить свое обязательство и, если она будет настаивать, повести хромоножку к венцу. Да, он мог представить себе эту картину, при условии что аккомпанементом к ней будет восхищенный ропот толпы.

Впрочем, брезгливость вместе с сознанием своего долга по отношению к роду заставили его тут же отказаться от столь неприглядного образа подруги, предназначенной ему судьбой. Из всей картины, начертанной его воображением, он оставил собственный портрет: рыцарь, сохраняющий верность своему слову, и этот лестный автопортрет прочно укоренился в сознании Уилоби.

В конечном счете можно было надеяться, что, унизив Клару, он пробудит в ней восхищение его особой. Одеваясь, он выпил бокал шампанского — несвойственная ему вольность, но, как он объяснил своему камердинеру Поллингтону, которому и досталась остальная часть бутылки, ведь в этот день он пренебрег своей прогулкой верхом.

Вспомнив, что у него какое-то дело к Вернону, он направился в классную и застал там Клару. Она сидела во всем великолепии вечернего туалета рядом с юным Кросджеем, положив руку ему на плечо. Вернон, как выяснилось, отказался от приглашения миссис Маунтстюарт и был намерен посвятить это время муштровке своего ученика. Искрясь остроумием, Уилоби, как всегда, вступился за мальчика. Клара глядела на него с удивлением. Оживленно подтрунивая над Верноном, он поставил его в тупик, заявив:

— Я свидетель, что в назначенный час Кросджей был на месте. Можете ли вы, сэр, сказать то же самое о себе?

Уилоби опустил руку на плечо мальчика, пытаясь коснуться Клариной руки.

— Помни, что я тебе говорила, Кросджей, — сказала она, легко поднимаясь со скамьи и таким образом избегнув прикосновения своего жениха. — Это приказ.

Кросджей насупился и запыхтел.

— Только если меня спросят, — сказал он.

— Разумеется, — ответила она.

— В таком случае позвольте мне задать негоднику вопрос, — неожиданно вмешался Уилоби. — Как вы находите, сэр, мисс Мидлтон в парадном туалете?

— Правду, только правду, Кросджей! — воскликнула Клаpa, подняв палец. Кросджей прекрасно понимал, что кокетство ее наигранное, но Уилоби решил принять его за чистую монету.

— В данном случае правда навряд ли окажется оскорбительной как для вашего слуха, так и для моего, — вполголоса произнес он.