Джордж Мередит - Эгоист

— Такая красавица, мой дорогой сэр Уилоби, — сказала миссис Маунтстюарт, глядя на него в упор, — что клянусь, я не представляю себе мужчину, который бы мог перед нею устоять! Это ружье, которое стреляет без промаха: прямо в сердце. Не знаю, чем берут женщины этого типа — разговором ли, или взглядом, или дело в атмосфере, которую они распространяют вокруг, но только это колдовство или, если хотите, — тот же ваш фатум!

— Да, но тут больше животной прелести, нежели духовного обаяния.

— Конечно, ей далеко до серьезности Летти Дейл.

Миссис Маунтстюарт задумалась, и Уилоби не стал перебивать течение ее мыслей.

— А знаете, — воскликнула она, помолчав, — наша Летти Дейл очень переменилась! Я это еще вчера заметила. Да и сегодня тоже. Она удивительно посвежела, помолодела — она чудесно выглядит! Чего не скажешь о вас, дорогой друг. Видно, «фатум» не способствует хорошему цвету лица.

— Как, вы мне отказываете уже и в здоровье! — воскликнул Уилоби со смехом, в котором, однако, послышались какие-то скулящие нотки.

— Берегитесь! — сказала миссис Маунтстюарт. — Вы впадаете в сентиментальный тон. Упоминаете какие-то «давние чувства», «прошлое, которого не следует ворошить». Правда, вы говорите с женщиной, а не с мужчиной, но все же такие разговоры — скользкая почва. Я прислушиваюсь к вашим речам и тщетно пытаюсь уловить в них естественную интонацию. Когда же я не нахожу естественности, я обычно подозреваю, что со мною хитрят. К тому же вы подчас как-то странно скалите зубы, напоминая мне индуса из калькуттской тюрьмы, которого меня водил смотреть покойный муж, чтобы рассеять мою тоску по Англии. Несчастный с каждым вздохом оскаливал зубы. Вы точь-в-точь так же скалились вчера вечером, да и сейчас — словно вам больно дышать. Вы очень избалованы. Вас слишком долго умащали елеем. Зато в нынешнем вашем состоянии я узнаю все признаки человека, что-то в себе затаившего.

— Затаившего? — повторил Уилоби и нахмурил брови.

— Да, да, вы слишком кисло улыбаетесь, — сказала она. — Покойный Маунтстюарт меня учил, что когда на душе у мужчины тревога, его выдают не столько глаза, сколько выражение рта.

— Нет, нет, сударыня, я не нарушу слова. Ни в коем случае. Я намерен, я твердо решил его сдержать. Никаким фатумам я не позволю себе поддаться. И пусть я похож на вашего смуглого преступника из калькуттской тюрьмы…

— Ах, мой друг! Вы же знаете: язык мой — враг мой!

Он наклонился и поцеловал кончики ее пальцев.

— Итак, несмотря на мой страшный «оскал», вы увидите, что я пойду на казнь, и покорность судьбе заменит мне счастье.

— Подобно лорду, приверженцу якобитов, когда воцарилась Ганноверская династия?

— Да, да, я помню, вы рассказывали, что проливали слезы, читая об одном из этих несчастных. Хорошо: подобно ему, если вам угодно. И пусть я переменился, устои мои тверды, как всегда. В молодые годы я лелеял мечту о жене, которая разделяла бы все мои мысли и чаяния, о женщине романтической души и трезвого ума. Рано или поздно я намерен посвятить себя общественной деятельности и тогда, быть может, обнаружу, что мне недостает советчика и утешителя, которого так необходимо иметь у домашнего очага. Беда моя, должно быть, в том, что я ношу в душе идеальный образ такого друга. Впрочем, я никогда не стал бы настаивать на тех или иных качествах. Нет ничего более жестокого, нежели указать супруге живой образец и требовать, чтобы она ему следовала. Как бы то ни было, мы сами избрали свой путь. Жребий брошен. Я не дам поблажки себе и ее не освобожу от данного ею слова. Брак — это реальность; все, что до венца, — мечты. Со временем она излечится от своего жадного стремления разделять со мной все мои действия, чувства, помыслы, грезы и мечты… И так далее, и так далее, до бесконечности. Я пригласил Летицию, с тем чтобы показать Кларе, что такое твердый, сложившийся характер, прочный, как цементный фундамент, и ничуть от этого не потерявший своей женственности.

— И так далее, и так далее, до бесконечности. Можете мне не рассказывать — я и так знаю: все, что вы ни предпринимаете, есть результат тщательно продуманного плана.

— Вы почуяли во мне самодержца? Что ж, он может лепить из своих подданных все, что ему нужно. Единственный мятежник в его государстве — он сам! Если вы будете говорить с Кларой… Ведь вы, кажется, изъявляли желание ее видеть?

— Признаться, меня несколько удивило то, как она вчера держалась с леди Буш.

— Понимаю. Она дуется на фарфор. Toujours la porcelaine! [24] И вечно этот фарфор! (франц.) Но, сказать по правде, ее капризы составляют для меня часть ее очарования. Впрочем, десять лет назад я бы и не подумал их сравнивать.

— Сравнивать? Кого?

— Летицию и Клару.

— Путь избран, сэр Уилоби, говоря вашими же словами. Будем же исходить из предположения, что вы намерены следовать по этому пути. Я хочу просить мисс Мидлтон помочь мне в выборе свадебного подарка, ибо не желаю, в качестве благодарности, получить одну из ее гримасок — хоть она и очень мила, признаться, когда надувает свои пухлые губки.

— Итак, еще одно подношение «плутовке», говорит она, завидя фарфор.

— Ну, так фарфора не будет. Я хочу посоветоваться с ней самой и прибыла сюда с твердым намерением с ней переговорить. Мне кажется, что я ее понимаю. Но она производит ложное впечатление на тех, кто не знает вас обоих так хорошо, как я. «Боюсь, как бы мне не вернули мой сервиз», — заявила мне вчера леди Буш, прощаясь. И прибавила, — я привожу ее слова в точности: «Как бы и эта невеста не сбежала от него перед венцом!»

Сэр Уилоби чуть не подскочил на месте. В висках у него нестерпимо стучало.

— Вот у кого поистине фарфоровые мозги! — воскликнул он, стараясь совладать со своим калькуттским оскалом.

— Ну, да вы знаете леди Буш, — продолжала миссис Маунтстюарт, искренне желая утешить своего самолюбивого друга. Ибо, как бы ловко, прибегая к виртуознейшим ухищрениям гордости, ни удавалось ему скрывать от нее то, что делается в глубинах его сердца, взор ее все же проникал сквозь тонкую кожу его чувствительности. — Это известная фантазерка, голова ее вечно забита всевозможными причудами. Так, например, она всегда утверждала, что у вас незадачливый нос. Я помню, в день вашего совершеннолетия она сказала, что это нос монарха, обреченного потерять престол.

— Боюсь, что, сам того не подозревая, я чем-то сильно обидел леди Буш?

— Что вы! Она только и знает, что трубить вам хвалу. А леди Калмер ей подпевает. Погодите, она еще сюда нагрянет, будет загадочно кивать головой, туманно намекать на что-то и подарит какую-нибудь вазу из алебастра. Они вас обе боготворят. Вы в их глазах — надежда Англии, и нет такой женщины, которую бы они почитали достойной вас. Но они фаталистки, видите ли, и если вы вздумаете при них заикнуться о Летти Дейл, то лучше уж прямо объявите о расторжении вашей помолвки с мисс Мидлтон. Толкам о предопределении, о том, что браки совершаются на небесах, и всякому прочему вздору конца не будет.