Джордж Мередит - Эгоист

Кто из нас не видел картин, где изображен человек, который неким проклятьем превращен в дикого зверя? Такому же раздвоению был подвергнут наш Эгоист: одна часть его сохраняла человеческий облик и с пристальным изумлением вглядывалась в другую. Эта, другая часть, тоже была сэром Уилоби, но она лязгала зубами, широко разевала пасть, и, глядя на Уилоби-зверя, Уилоби-человек мог судить о ненасытной силе своей ревности.

Предавшись непривычной для него работе воображения, Уилоби вызвал перед собой образ Клары — яркий до рези в глазах. Он видел, ненавидел, обожал только ее одну, невозможную Клару Мидлтон. Не вовсе лишенный способности логически мыслить, он понимал, что Клара, как таковая, — одно, а Клара, как женщина, впервые вызвавшая в нем муки ревности, — другое и что в этом последнем обстоятельстве личность ее ни при чем. Почва для этих терзаний, впрочем, как мы знаем, была подготовлена ею самой. Мелькнувшее было подозрение о тайном сговоре, якобы существовавшем между Кларой и де Креем уже в день его прибытия, на какой-то короткий миг направило внимание Уилоби на де Крея — но только на миг: Клара вовлекла его в свой магический круг, и он мог думать лишь о ней одной. Любовь и ненависть к ней достигли такого накала, что исключали мысль о чем-либо другом. Он то пресмыкался перед ней в пыли, то с безоглядной свирепостью разрывал ее на части. Он чувствовал, как добыча ускользает из его рук, как его собственность уплывает к Другому.

Впрочем, этот Другой тоже выпьет свою чашу до дна! Стоять подле алтаря и видеть, как нерасторжимая цепь приковывает его возлюбленную душой и телом к сопернику, — вот пытка, вот огонь, на котором предстоит изжариться Другому!

Да и для нее самой, коли ей так уж противен этот брак, алтарь превратится в раскаленные уголья. Да, да, на уголья ее, раз она испытывает к нему отвращение! Изжарить и проглотить! Вот когда она будет принадлежать ему по-настоящему, — испепеленная, проглоченная им! И — конец всем соперникам! От ее нежелания соединиться с тем, кому она дала слово, не останется и следа: она об этом не посмеет и заикнуться, даже подумать не посмеет.

Итак, он наконец уверовал, что Кларе и в самом деле претит мысль о браке с ним. Для того чтобы в этом убедиться, видно, не хватало как раз сценки на выгоне — этой малой искры, к тому же, быть может, воображаемой! Другой, впрочем, был необходим: иначе пришлось бы признать, что в основе Клариного нежелания вступить в брак лежало отвращение к нему самому, к сэру Уилоби Паттерну.

Женщины либо отбрасывают нас назад, в состояние дикости, либо возносят к самой высокой звезде небосвода. Все дело в нас самих. Чем бы мы ни были для них, для нас они могут стать либо самым низменным в жизни, либо самым высоким: Лесбией {38} 38 Лесбия — неверная возлюбленная Катулла, которую поэт под влиянием горечи, вызванной ее изменой, награждал самыми нелестными эпитетами. Катулла или Дантовой Беатриче. Выбор целиком в нашей воле. Даже если б можно было установить, что иные прекрасные создания и в самом деле несут службу у Князя Тьмы и что на их белых ручках — след его огненного клейма, меж тем как другие являются ангелами небесными, о которых поется в гимнах, то и тогда удел наш определялся бы нашими склонностями; кому быть нашей владычицей — ангелу или исчадию ада, — зависит от нас самих. В обоих случаях похитительница нашего сердца отражает то лучшее — или худшее, — что в нас заключено. Это по ним, по женщинам, следует судить об уровне цивилизации, которого мы достигли. Если они покуда стоят на низшей ступени развития, то это лишь оттого, что по свету бродят стаи дикарей в поисках новых пастбищ. Ведь вожаком стаи всегда бывает самец, а судят о стае по вожаку. Ревность — это первобытный эгоизм, пробуждающийся в мужчине при мысли о возможном посягательстве на его права; это — тигр, под дулом охотника заносящий лапу над жертвой: в ярости на смельчака, дерзнувшего ему помешать, он вонзает в нее когти и рвет ее на части. Наш Эгоист, который является всего лишь обычной мужской особью, но только выросшей до гигантских размеров, еще не сподобился держать свою жертву в когтях. Зато в мыслях он уже терзал все женское сословие. И как бы он ни благоволил к преданным, кротким и подобострастным женщинам, готовым перед ним трепетать, в своем теперешнем настроении он и в божественной Беатриче увидел бы грошовую Лесбию.

Но пусть лучше женщины сами расскажут нам о своем участии в этом единоборстве. Ведь это они обычно пробуждают в нас Эгоиста, а не мы в них. Правда, в тех исключительных случаях, когда женщине — в силу ли ее высокого титула или просто независимого характера — выпадает роль охотника, она выказывает способности, ничуть не уступающие мужским. Но это — исключение. Как правило, женщина не охотник, а дичь и судит о своем преследователе по тому, в какую форму облекается его преследование.

Несмотря на то что молодые девицы имеют лишь смутное представление о мужчинах, свойственная молодости нетерпимость помогает им угадывать Эгоиста и судить его значительно строже, нежели их старшие, умудренные опытом, сестры. А уж раз составив мнение, девушка цепко за него держится. Эта-то девичья проницательность и определяла поведение Клары, казалось бы столь непростительное. Итак, проникнув в сущность своего жениха, она решительно от него отвернулась и хотела бежать из его дома, словно то была пещера, где обитает кровожадное чудище. К сожалению, она уже опустила свое письмо к Люси Дарлтон. А то она, быть может, нашла бы способ избавиться от полковника де Крея и, нежно поцеловав на прощание питомца мистера Уитфорда, ускакала бы на станцию и умчалась к своей подруге на поезде, призывный гудок которого раздавался где-то вдали, за холмами — так претила ей мысль о возвращении в Большой дом! Пользоваться его гостеприимством день, сутки, больше — целых сорок часов, а то и все сорок шесть! И никакой надежды на сон, который один был бы в состоянии придать этим часам крылья!

Бедный Уилоби меж тем выжигал свое сердце ядовитой медной ярью ревности, и теперь оно походило на освещенную фонарем кладбищенского вора старую, ржавую кирасу, валяющуюся в луже, затянутой зеленой тиной. С чем еще сравнишь несчастного? В груди его тяжко ныла образовавшаяся пустота; чувство жжения и усталости от вековечной гибельной борьбы, глубокая вмятина — на месте, где «звезда спалила душу». И как же саднила эта рана! Жертва рокового сражения и одновременно пример того, чем кончаются подобные сражения, он выдохся совсем и впал в состояние вялой агонии.

Даже безграничная ненависть не в состоянии избавить от боли. Он это познал. Точно так же обстояло и с презрением: он и это чувство исчерпал до дна. Подобно телу утопленника, которое отказывается тонуть, на поверхность его сознания вновь и вновь всплывала мысль о Клариной молодости, о ее цветущем здоровье. Благородное намерение — передать свои угодья, богатства и имя надежному потомству — укрепляло сэра Уилоби в его презрении и ненависти к натуре настолько низменной и ничтожной по сравнению с его собственной, но оно же роковым образом привязывало его к ней, как к воплощению здоровья. Совет старейшин, чьим потомком он являлся, предписывал ему сделать эту женщину своей женой. И, чуя их благословение, он к ней посватался. Что и говорить — в здоровье ей не откажешь! Да и сам он в этом ей не уступал. Казалось, в их лице скрестились в поединке две породы — те самые две породы, которым следовало бы слиться в одну, дабы придать прочность его древнему дому. Это благодаря ей, Кларе, он впервые почувствовал свою уязвимость.