Питер Акройд - Кларкенвельские рассказы

— Положись на беспредельную милость Господа, — только и сказал он, поле чего отворил тяжелую деревянную дверь и вышел на каменную площадку лестницы.

Снизу доносились рев и крики, но слов было не разобрать; через мгновение перед священником появился высокий мужчина в ветхом камзоле, с мечом наготове. Феррур протянул к нему руки:

— Храни тебя Христос. Мы надеемся, что нас вызволят из заточения.

Тут подоспели еще два бунтовщика.

— Кто это у тебя? — спросил один, вглядываясь в неподвижно лежащего на тюфяке Генри. — Что за мышонок?

— Это сын бедного узника, которого король повелел замуровать в крепости. Ему удалось сбежать, а несчастный мальчик остался, он смертельно болен. Подойдите поближе. Сами увидите страшные пятна.

Те не двинулись с места.

— Признаки смерти?

— Ее самой.

— Убить его — вот лучшее лекарство.

— О, любезные господа мои… — Эти слова явно обрадовали всю троицу. — Подумайте хорошенько. Вспомните, чем грозит страшный грех убийства, какое это богомерзкое преступление. Оно равносильно полному отречению от Бога. Ну же. — Он протянул к ним руку, но они отшатнулись. — Подойдите к горемычному сироте. Убейте агнца. Пусть растет в ваших душах смердящая куча грехов. А потом убейте и меня, ибо отпускать их вам я не стану. Пусть эта кровь жжет вам руки. И запомните: никто не знает, когда ваши беззащитные души предстанут пред Ним; быть может, очень скоро.

Его красноречие поколебало решимость незваных гостей. Они плюнули на пол, переглянулись и двинулись по лестнице обратно вниз. Дверь распахнулась, Генри выбежал на площадку и обнял своего спасителя.

Так Джон Феррур стал духовником молодого вельможи. Долгие восемнадцать лет, полные интриг и мятежей, мира и войн, он слушал голос совести Болингброка. Тот шепотом признавался ему в алчности и зависти; в том, что изнасиловал молоденькую девушку и в приступе гнева заколол своего давнего сторонника. Но того, что случилось всего два часа назад, Феррур предположить не мог: парламент провозгласил его господина и подопечного королем Англии. Из дверей Вестминстерского зала неслись приветственные клики. Феррур прижал четки к груди с такой силой, что боль обожгла пальцы. Генри получил трон не по праву помазанника Божьего, а в результате мятежа, силой оружия. Сам он в этом не признался, лишь пробормотал духовнику что-то невнятное о гибели королевства и принятых Ричардом плохих законах. Еще толковал о своем долге перед родиной, но ни разу не обмолвился об алчности и честолюбии, толкавших его на грешные дела. Феррур же видел его насквозь, он знал, какая бездна греховности таится в душе Генри. И если он, Феррур, будет хранить тайну исповеди, не впадет ли он сам в смертный грех? Не обернется ли его молчание благословением новому королю, не нарушат ли они оба закон Божий?

Рядом преклонил колена еще кто-то. Феррур сразу почувствовал, что человека томит тревога и отягощенная грехами совесть. Кто он? Ведь стража Генри его не задержала, пропустила в часовню. Феррур повернул голову и узнал Майлза Вавасура: многоопытный барристер не раз представлял интересы Болингброка в процессах, связанных с ленными поместьями и выделением вдовьей части наследства.

— Тяжко мне, святой отец. Я сейчас один-одинешенек, как в тот день, когда родился на свет.

— Хотите мне исповедаться?

— Да. Хочу облегчить душу, чтобы не страшиться последнего часа.

— Вenedicite fili mi Domine. [113] Благослови, Господи, сына моего (лат.) . — И, приступая к исповеди, Феррур опустил на глаза капюшон. — Искренне ли ты раскаиваешься?

— Да, святой отец.

— Скорбишь ли оттого, что заслуживаешь осуждения за грехи свои?

— Да, скорблю.

— Веришь ли, что Христос милосердный простит тебя?

— Верю.

— Обещаешь ли также приложить силы, дабы искупить свои грехи и загладить вину праведными делами, угодными Господу?

— Да, святой отец.

— Тогда покайся, сын мой, от чистого сердца.

— О, благочестивый святой отец, с чего мне начать? — Вавасур понурил голову. — По простоте душевной я вел дружбу с дурными людьми. А теперь они терзают меня самым подлым образом, я потерял покой.

И Вавасур поведал священнику об избранных. Признался, что давно о них знал, но молчал, надеясь спасти своего друга Уильяма Эксмью. Однако теперь ему ясно, что именно помощник настоятеля Сент-Бартоломью ими и заправляет. При этом барристер ни разу не упомянул общества под названием «Доминус». Ни один священник не должен был знать, как именно «Доминус» подстрекал народ к беспорядкам и осквернению святынь, чтобы под шумок передать трон новому королю, — ведь такое признание было бы равносильно предательству, ибо раскрывало бы самые сокровенные тайны Генри Болингброка. А гнев нового короля сулил одно: смерть.

В то утро, когда Вавасур, оседлав коня, отправился в Вестминстерский зал на заседание, у него и мысли не было исповедоваться. Но возле здания капитула к нему наперерез бросился с криком ученый книжник Эмнот Халлинг:

— Враги завлекли вас в свои сети, но вы этого не видите!

Вавасур натянул поводья, конь стал.

— Как это понимать?

— Клянусь, сэр Майлз, это чистая правда. Один человек плетет против вас заговор.

— Ты серьезно или шутишь?

— Еще как серьезно: речь идет о жизни и смерти. Барристер сделал движение, будто собрался развернуть коня.

— Либо вы меня выслушаете, либо я пойду своей дорогой, — твердо сказал Халлинг.

— Погоди. О ком ты толкуешь?

— Об Уильяме Эксмью.

— Об Эксмью? Он же…

— Член вашего тайного собрания? Я так и думал. Барристер спешился. Теперь Эмнот Халлинг догадался, чт о связывало Эксмью с участниками того ночного сборища в круглой башне.

— Ничего плохого в товарищеских отношениях нет, — произнес Вавасур. — А каждое доказательство должно быть подтверждено самое меньшее двумя свидетелями.

— Знаю, вы глубоко изучили законы, но истина лежит еще глубже. Эксмью поручил мне умертвить вас ядом. Он вам не доверяет, опасается, что вы выдадите его secreta secretorum. [114] Сокровенные тайны (лат.)

— Лев всегда подкарауливает добычу в засаде.

— Он не лев. Он — улыбчивый лицемер, прячущий под сутаной нож. Мысли и мечты у него черные. Уж я-то знаю.

— Скажи-ка мне вот что. Ты сам принадлежишь к избранным?

— Стало быть, вам о нас известно? — в ответ барристер молча закивал головой. — Это затея Эксмью. Он все время подыгрывал и тем, и другим.

Халлинг понял, что его подозрения оправдываются: по распоряжению неких высокородных персон Эксмью с самого начала вел избранных в ловушку и очень скоро их предаст. Испугался Халлинг и за собственную жизнь. Если он прикончит Вавасура, его самого обвинят в тяжком преступлении и возьмут под стражу. В любом случае победа будет за Эксмью.