Кэтрин Скоулс - Королева дождя

Анна повернулась к заходящему солнцу. Золотой шар катился вдоль линии горизонта на запад. Анна закрыла глаза, позволяя свету ласкать ее лицо. С самого детства она чувствовала необходимость дать последнему солнечному лучу прикоснуться к ее коже. Наслаждалась связью между собой и сладковато-горькой красотой уходящего тепла. Такое прощание с солнцем всегда давало ей надежду на грядущий рассвет. Напоминало о присутствии Божьей благодати в мире. Даже здесь, так далеко от дома, на краю земли.

— Это Коун-Хилл. — Слова Майкла нарушили разлившийся внутри Анны покой, и девушка открыла глаза.

Он указывал на скалистое образование, поднимавшееся над лесом на западе. Собственно, это была голая серая скала. По форме она не была идеальным конусом: ее линии изящно изгибались. Анна широко распахнула глаза, поняв, что именно напоминает ей скала. Женскую грудь. Полную и прекрасную. Пик — это сосок, дерзко торчащий на фоне потемневшего неба. Она отвела взгляд и попыталась не выдать своего смущения. Но когда она снова посмотрела на Майкла, то поняла, что его взгляд уже направлен не на Коун-Хилл, а куда-то вдаль.

— Знаете, там ведь только буш, не отмеченный на картах, простирающийся до самой границы, — произнес он.

Анна уставилась на горизонт. Перед ее внутренним взором возникли слова, черные и жестокие, словно написанные на небе. КОНГО. РУАНДА. Она вспомнила рассказ мужчины в поезде, и по спине у нее поползли мурашки недоброго предчувствия.

— Лангали — это лишь временный форпост цивилизации, — продолжал Майкл, и в его голосе появились горделивые нотки. — Я планирую открыть станцию на западе. Мы пытаемся налаживать отношения с соседней деревней. Несколько старейшин: уже приняли христианство. Осталось дождаться, когда и их вождь увидит свет истины…

Они еще какое-то время стояли на холме и смотрели, как цвета сумеречного неба потихоньку блекнут. Коун-Хилл превратился в темный силуэт — силуэт груди, выделяющийся на фоне неба цвета пурпурного шелка.

Наконец Майкл развернулся и двинулся в обратную сторону. Женщины последовали за ним.

Огни Лангали внизу казались теперь маленькими красными точками на размытом сером пятне. Миссионеры торопливо спускались к поселению, такому мирному и притягательному. Островок безопасности посреди земли, по которой еще не ступала нога белого человека.

По утрам миссионеры поднимались рано и начинали день с простого завтрака. Затем собирались возле проигрывателя и, опустив головы, слушали Майкла, читавшего из молитвослова. После этого они расходились по своим рабочим местам: Сара — на занятия с матерями, Анна и Майкл — в больницу. Первую половину дня Анна вместе с Майклом делали обход. Они останавливались у кровати каждого пациента, просматривали его карту и, проведя осмотр, уточняли лечение. Когда не оставалось ни одной палаты, куда бы они не зашли, наступало время уделить внимание тем, кто ожидал приема. В этом им помогал Стенли, но даже учитывая это, Анне всегда казалось чудом то, что они умудрялись справляться с длинными очередями пациентов, чьи жалобы варьировались от незначительных порезов до глубоких ран, от не слишком опасных вирусов до рака и серьезных заболеваний сердца.

По средам и пятницам во вторую половину дня Майкл оперировал, а Анна ему ассистировала. Она быстро поняла, как именно он предпочитает работать, и скоро уже могла предугадать его желания. Она знала, какой инструмент ему понадобится в следующий момент, и всегда была готова промокнуть ему вспотевший лоб салфеткой. Вскоре они уже успевали провести все запланированные операции, и у них еще оставалось свободное время.

Вечером Сара, Майкл и Анна разделяли трапезу, приготовленную Орденой. После ужина, пока бои шумно мыли посуду в кухне, в гостиной дома миссии наступало мирное время для чтения или письменных работ. Тогда Майкл включал проигрыватель — как выяснила Анна, это позволялось делать только ему, как и выбирать пластинки. Их было немного, но все подбирались с большим тщанием: «Мессия» и «Музыка на воде» Генделя, «Бранденбургские концерты» Баха и запись гимнов в исполнении валлийского мужского хора.

Пока звучала музыка, все молчали. Сара прекращала печатать бесконечные письма и отчеты. Даже мальчишки в кухне, казалось, производили меньше шума. Происходило ли это благодаря влиянию музыки или просто из уважения к хозяину дома, Анна не знала. Она только следовала примеру Сары: откладывала все свои дела, как только Майкл поднимал крышку проигрывателя, и делала вид, что тоже наслаждается звуками музыки, втайне, однако, скучая по песням, которые оставила дома: «Лав ми тендер», «Лет ит би».

Один раз в неделю, когда замирали последние звуки мелодии и пластинка возвращалась в конверт, Майкл доставал свое оружие. Медленно и методично он разбирал и чистил ружья, одно за другим. Анне нравилось наблюдать за отточенным ритуалом, хотя она и не показывала этого. Осторожные манипуляции рук хирурга со стволами и спусковыми крючками, нежный шорох ткани по гладкому металлу и теплый запах оружейное смазки — все вместе это оказывало успокаивающий, гипнотизирующий эффект.

По воскресеньям миссионеры ходили на богослужение в церковь миссии. Они вместе шли по проходу, помня, что ступают по дороге, по которой некогда следовали рабы. Каблуки их туфель стучали по подметенным половицам, когда они приближались к алтарю — обычному столу, накрытому флагом, когда-то вышитым освобожденными рабами. На кроваво-красном шелке выделялись такие слова:

«Во Христе человек истинно свободен».

Они сидели на одной из передних скамей: Майкл — в середине, женщины — по бокам. В воскресенье все старались принарядиться, а строгую одежду, надеваемую в будни, прятали в шкаф. И Анна, и Сара облачались в яркие цветные платья, надевали вычурные шляпки. Однажды Анна решила надеть розовый пиджак, но хотя Майкл и похвалил ее выбор цвета, по молчанию Сары она догадалась, что та разделяет мнение сестры Барбары и миссис Уэйд. Что же касается Майкла, то он никогда не менял стиля одежды. Гольфы, которые стирались каждый день, и шорты он надевал и собираясь в церковь. Когда он садился, его колени обнажались и чувствовали прикосновение мягких юбок разных цветов с обеих сторон, как только все трое, встав, снова садились, следуя указаниям молитвослова.

Службу отправлял местный евангелист — серьезный, довольно крепкий мужчина из деревни Лангали, который учился в библейском колледже. Звучали все стандартные молитвы, отрывки из Писания и гимны — те же, которые звучат в церквях Лондона или Мельбурна, но в переводе на суахили. Однако другой язык был лишь одним из отличий, которые заметила Анна. Было что-то иное в бодрых голосах, подчеркнутом ритме, легких движениях бедер и ног. Создавалось впечатление, что собрались прихожане не столько с религиозными целями, сколько просто для развлечения, чтобы потанцевать. Словно где-то в глубине англиканской литургии бился пульс Африки, скрытый, но ощутимый.