Валентин Рыбин - Разбег

— Будет лучше, Аман, если ты умолчишь о сегодняшнем обыске. А то опять люди заговорят: «У Каюмовых искали золото».

— Молчать я не буду, Артык. Зачем мне молчать? Молчит тот, кто прячет тайну, а у меня нет никаких тайн от государства.

— Ладно, я обещаю тебе, что никогда не напомню о прошлом, — окончательно сдался Артык.

— Пошел вон, я не хочу говорить с тобой.

— Напрасно ты так, Аман. Я делал это ради того, чтобы очистить совесть твою… и твоего сына. Он — капитан Красной Армии. Пойми ты!

— Я давно понял, что не сын он мне. Я проклял его — и никогда не переступлю порог его дома. Давай шагай…

Текстильщицы трудились, не считаясь со временем, тем не менее план «текстилка» не выполняла — недостаток рабочей силы сказывался на показателях. Мужчин на производстве почти не было. Лишь несколько стариков, во главе с почтенным Чары-ага Пальвановым появлялись то и дело — то в прядильном, то в ткацком цехах. Они — и поммастера, и наладчики станков, и слесари, и грузчики. Но основные работы, в том числе и ремонтные, и слесарные, и токарные выполняли женщины.

Текстильщиков то и дело поругивали за невыполнение плана на совещаниях и в партийных газетах «Совет Туркменистана» и «Туркменская искра». Постепенно отстающие привыкли к этому. И разговоры в цехах частенько слышались обывательские: «Что поделаешь, коли рук мужских не хватает… да и женских маловато».

Но были и стахановцы в цехах — и немало. К числу передовиков причислялись и обе дочери Чары-аги Пальванова — Сенем и Гульчехра. Обе давно уже вышли замуж, понарожали детей, но и ткачихами давно стали — работали исправно. Жили они рядом с отцом, в том же текстильном городке, бывали у него частенько дома. Но чаще всего заходили не к нему, а к Зине — жене Сердара, с которой крепко дружили и были нежно привязаны к ней. От Зины узнавали о своем брате-летчике. Письма Сердар присылал довольно часто. Письма боевые, и полные любви к родителям, жене и сестрам. Сердар летал на истребителе, постоянно участвовал в боях — и у него уже был на счету сбитый фашистский стервятник. Зина гордилась мужем. Когда приходили его сестры, конечно же, только и было разговоров о герое-летчике.

В один из дней Зиме позвонил в госпиталь Чары-ага, сообщил о том, что есть от Сердара письмо. Тотчас Зина прибежала домой.

— Чары-ага, где письмо?

— Вот письмо, невестка. — Чары-ага снял тетрадный треугольничек с буфета. — Стою, значит, в проходной, разговариваю с вахтером Аманом, и в это время подходит почтальон. «Чары-ага, письмо вам с фронта, от сына». Ну я, конечно, сразу схватил телефонную трубку и позвонил тебе.

Зина развернула треугольник, жадно припала к строчкам. Чары-ага гордо сказал:

— Насчет того, что Сердар орден получил — не удивляйся. У нас весь род такой. Если хочешь знать, дочка, род Пальвановых еще в старые времена гремел. Еще когда русских в Туркмении не было и границы плохо охранялись — мы давали жизни персидским головорезам. Мой дед до самого Дерегеза гнал разбойников. Говорят, там и погиб. А отец на двух войнах побывал — на японской и германской. Сам я орденом Хорезмской республики награжден…

Зина читала письмо и не слушала — о чем ей хвастает свекор. Дочитав до того места, где Сердар скромно сообщал о правительственной награде, Зина вскочила со стула, прижала листок к груди:

— Ой, Чары-ага, Сердара Красной Звездой наградили! Вот, почитайте!

— Дочка, а я тебе о чем говорю, разве не об ордене! Я прочитал это письмо еще в проходной. Если бы не орден, разве стал бы я тебя отрывать от дежурства!

— Я сейчас напишу ему ответ. — Зина вырвала из тетради лист и села за стол.

— Не горячись, дочка, — сказал Чары-ага. — Наде немного успокоиться, подумать — что ему написать. Ты пока помоги мне другое письмо написать.

— Какое — другое?

— Письмо надо написать секретарю горкома партии. — Чары-ага подумал, помедлил, прежде чем сказать — о чем будет это письмо, и решился. — Я тебе расскажу свою мысль, ты ее запиши, а потом я своей рукой перепишу.

— Ну, рассказывайте поскорее, а то у меня нет времени. — Зина пододвинула листок и взяла карандаш.

— Тебе, конечно, известно, что один тедженец собрал деньги на танк, а теперь сам управляет этой машиной. А колхозница Садап дала деньги на пушку, ту пушку отлили, и теперь из нее бьет по врагам родной братишка Садап.

— Слышала, конечно, — отозвалась Зина. — Во всех газетах об этом писано.

— Вот и я тоже. — Чары-ага немножко замешкался и тверже сказал. — Я внес на самолет большие деньги и хотел бы вручить этот самолет Сердару. Я хотел бы поехать на авиационный завод, там встретиться с сыном и вручить ему истребитель.

— Чары-ага, да вы что! — Зина испуганно засмеялась. — Не скромно это. В сборе средств на самолет вся фабрика участвовала!

— А летчик будет чей?! Разве не наш? Разве не фабричный?!

— Не знаю, Чары-ага, — усомнилась Зина, однако села и довольно складно и убедительно изложила соображения свекра на бумаге. Затем Зина прочитала написанное и отправилась в госпиталь, а Чары-ага сел за стол и старательно переписал свою просьбу. Спустя час он уже был в приемной секретаря горкома партии и усердно упрашивал секретаршу:

— Девушка, очень прошу вас передать мое заявление. Как придет — сразу ему отдайте.

Секретарша сказала Чары-аге, чтобы шел он и не беспокоился — все будет сделано, и старик отправился домой.

С этого дня Чары-ага заметно преобразился. Он и раньше трудился, как говорится, не покладая рук, а тут — словно силы у него удвоились. Только и слышался голос Пальванова то на хозяйственном дворе, то в цехах. И на собраниях стал выступать чаще. Стыдить стал отстающих, восхвалять лучших. Однажды даже переборщил:

— Что — разве мои дочери Сенем и Гульчехра не такие, как все? Такие же, но норму они выполняют на сто три процента! А почему такой успех? Да потому, что я воспитал их так! В нашей семье все меня уважают и слушаются. Берите пример с них!

Чары-аге поаплодировали и посмеялись над ним вдоволь. А что касается дочерей — досталось ему от них за его нескромность. Младшая, Гульчехра, сердито заявила:

— Если еще раз такое скажешь — перестану уважать тебя!

Гульчехра ушла от отца обиженной. Но через два дня именно Гульчехра забежала к отцу и сообщила:

— Отец, балтийские моряки, наши подшефные в Ашхабад приехали. Женщины наши не знают, куда им деваться. План опять не выполнили.

— Раньше надо было стыдиться, — мудро заметил Чары-ага. — Десять лет шефствуем над подводниками. За это время можно было научиться работать, как надо. Где сейчас балтийцы?

— Говорят, они в Багир, в колхоз Ленина поехали, а оттуда навестят нас, — выпалила Гульчехра. — Ты помоги Прониной собрать народ, а то все отстающие уже прячутся.