Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Кожехуба, ты не джентльмен!

На другой день они встретились в пивной у кегельбана, где перед обедом собиралась обычно вся городская интеллигенция.

В эту пору приходил туда и барон Коперецкий, да и все, у кого хватало сил бросать шары. Kriegspartie [4] Сражение (нем.) проходило обычно увлеченно и шумно. Здесь находили себе выход подавленные воинственные инстинкты кротких словацких господ.

Подпоручик был невесел. На его красивом тонком лице отразились следы бессонной или в кутеже проведенной ночи, под глазами залегли синие подковки. Он был, очевидно, все еще расстроен вчерашним инцидентом и поэтому не глядел на Кожехубу. Но вдруг сбил сразу все девять кеглей, сорвал громкие крики «ура!» и от этого тотчас повеселел. Любой заправский игрок в кегли забывает обо всех земных бедах, услышав сладостный шум падения всех девяти кеглей; Поэтому, проходя мимо Кожехубы, хмельной от успеха (ведь в такие мгновения человек может простить даже своему смертельному врагу), Ности, не выдержав, бросил ему:

— Ты очень разозлил меня вчера, Тивадар!

— А у тебя, право, не было причины злиться, — возразил Кожехуба. — Ведь о чем я тебя попросил?

— Пожалуйста, не говори так громко.

— О сущей безделице, — продолжал он тише. — Можно было бы запечатать твоей же печаткой и надписать на конверте, что разрешается открыть в такой-то день. А раз ты сказал, что вернешь деньги к сроку, то и вся морока ни к чему.

— Разумеется, разумеется, но все-таки, знаешь… Лени, принесите кружку пива. — И тут же снова обратился к Кожехубе: — Ведь верно, знатный был удар? А что до вчерашнего дела, я подумаю, тут можно будет кое-что предпринять. («Теперь ты уже попал ко мне в капкан», — подумал Кожехуба.)

И на самом деле, подпоручик явился к нему под вечер очень кроткий, без всякого чванства и высокомерия.

— Пришел все-таки? — равнодушно спросил его Кожехуба.

— Нелегкая меня принесла, давай сюда бумажку, подпишу, — глухо проговорил Ности. — Кого ты хочешь? Кожехуба принес чернила, перо и чистый бланк векселя.

— Ну, допустим, полковника вашего, рыцаря Адальберта Штрома, — предложил Кожехуба.

— Иди ты к черту со своим рыцарем, — крикнул Ности, — у него такой прекрасный, каллиграфический почерк, что, хоть убей, его не подделаешь!

— Тем лучше, — рассмеялся Кожехуба, — по крайней мере, не понадобится эксперт по почеркам. Ности вздрогнул.

— Что ты сказал? — хрипло спросил он, потемнев лицом,

— Ничего. А что я сказал? Это же пустая формальность. Отточенное гусиное перо скрипнуло разок и побежало по бумаге… Ох, и работенка же была! (Ну, да ничего, другой раз не будет такой трудной.)

Ности вздохнул, вытер вспотевший чуб и с такой силой швырнул перо, словно то была увесистая балка.

— Вот! — прохрипел он. — Погляди, все ли в порядке, потом запечатаем.

Кожехуба глянул вполглаза и увидел, что все прошло отлично. Над фамилией Ности кривились спотыкающиеся неуверенные буквы «Адальберт фон Штром».

Итак, готово дело! Кожехуба сунул руку в сейф и отсчитал тысячу форинтов. Теперь пускай мчится Ности в Раец покорять девушку.

Стоит ли говорить о том, что разумеется само собой: наш подпоручик развернулся вовсю. Он попросил отпуск, поехал в Раец и там принялся так волочиться за красавицей Розикой Велкович, что все только дивились. Надо отдать ему должное, деньги он умел тратить шикарно, такого кавалера не видывали здесь, пожалуй, и при красавицах Турзо, которые во времена оно приезжали сюда на воды. Погруженным в прошлое мечтателям доселе мерещатся в ельниках следы их крохотных ножек. Деньги летели, но летело и время. Вдруг лето подошло к концу. Велковичи, забрав свои баулы и сундуки, отправились домой. Кончился отпуск и у подпоручика. Все прошло! Отцвели летние цветы, и листья начали желтеть, кругом все увядало, одна только любовь цвела пышным цветом в двух юных сердцах. Подпоручик понял, что пора действовать по-гусарски, и попросил у старого Велковича руку его дочери. Велкович не отказал (боясь женщин), а ответил только: «Утро вечера мудреней, нам нужно получше познакомиться». Оттяжка сейчас была для Ности хуже отказа, ибо неумолимо, неотвратимо приближался срок уплаты по векселю. Что по сравнению с этим даже смерть! Конечно, от нее не уйдешь, но она ведь и на месте потопчется, и остановится, кружным путем пойдет, назад повернет, отступит, как кошка, когда ловит мышь, да и бог ее знает когда еще прибудет. И день подарит, и неделю или того больше, — а срок уплаты по векселю — всего лишь хладная цяфра и уступать не может. Стало быть, десятого октября — и не на день позже. А ночи и дни — это попросту белые и черные квадраты, по которым размеренно и сурово шагает к намеченной жертве страшное десятое октября.

Покуда срок еще далек, сотни планов и столько же друзей стараются смягчить, рассеять заботу, утереть испарину со вспотевшего лба, но по мере того как шахматное поле съеживается разбегаются добрые друзья, меркнут лучезарные планы и остается только самое последнее, самое горестное: написать обо всем домой «старику». «Милый папенька!

Если хочешь застать меня в живых, приезжай скорей» должен тебе в чем-то очень важном признаться. Но могу это делать только на словах. Ежели приедешь до десятого, то тебе удастся поговорить со мной. Десятого утром я буду уже мертв. Простите меня и похороните рядом с маменькой».

Ох, и екнет же отцовское сердце от такого скорбного письма. Когда идет ближайший поезд? Скорей укладывайте саквояж и плащ давайте. А сестренка горючими слезами заливается. Ой, я помру дома от неизвестности, возьми и меня с собой, папенька! Что же, мысль недурна. Кто знает, что стряслось с мальчишкой, но что бы там ни было, пусть даже сердечные печали, все равно никому другому не вырвать его из рук смерти, как только сестре. Он всегда так любил и баловал ее. Ладно, собирайся, доченька, поедем вместе!

И девятого под вечер Пал Ности с дочерью Вильмой приехал в Тренчен и остановился в «Большом осле», откуда направил слугу на розыски подпоручика Ности.

Подпоручик явился вскоре (жив-здоров, и то слава богу!) и во всем чистосердечно покаялся отцу.

В другой раз подобная история свалила бы с ног старика Ности, но теперь он только сказал хмуро:

— Такого еще не случалось в нашей семье. Но сейчас поздно упрекать тебя. Времени у нас в обрез. Надо спасать, что можно. Но как? Денег я с собой не привез. Ты так перепугал меня, что я мигом собрался в дорогу. Откуда я здесь деньги возьму? Меня тут никто не знает.

— Вот это и хорошо, — с превеликим цинизмом заметил молодой Ности.

Старик задумался: нет ли у него здесь все-таки знакомых? А коротышка Кубица, губернатор? На Кубицу можно понадеяться — был бы только дома: даже если у него нет денег, все равно поможет как-нибудь. Ба, да ведь и барон Израиль Исаак Коперецкий здесь! Правда, этот словак отъявленный себялюбец, но потолковать с ним можно, как-никак. «Казино» и на него наложило свой отпечаток. Вот только поздно уже, время ужинать — в такой час неприлично идти к кому-то по делу. Лучше отложить атаку до утра.