Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Те, что от дьявола

Мадемуазель Отеклер Стассен зналась только с мужчинами города В. Весь день она проводила в зале для фехтования с рапирой в руках и в сетчатой маске на лице, которую, надо сказать, снимала очень редко. Отец ее стал прихварывать, и она часто давала уроки вместо него. На улицу она выходила тоже не часто, а где еще, кроме улицы, могли ее видеть добропорядочные дамы? Ну, разве что в церкви по воскресеньям, но и к обедне мадемуазель Стассен ходила в вуали из таких плотных черных кружев, что и металлическая сетка фехтовальной маски вряд ли была плотнее. Уж не для того ли она себя прятала, а точнее, выставляла напоказ, чтобы вернее раздразнить разгоряченное воображение? Может, и так, кто знает? Кто подтвердит? Кто опровергнет? Девушка, которая меняла одну маску на другую, металлическую на кружевную, должна была отличаться необыкновенной скрытностью, и дальнейшая история тому свидетельством.

Однако я, мой дорогой, опущу множество подробностей, чтобы поскорее добраться до начала нашей истории. Мадемуазель Отеклер исполнилось к тому времени лет семнадцать. Бывший красавец Заколю постарел и сдал окончательно, жена у него умерла, а его самого добила июльская революция, из-за которой фехтовальный зал опустел: все дворяне в глубоком трауре отсиживались по своим замкам, сражался он теперь в основном с приступами подагры, но подагра, в отличие от других противников, не обращала никакого внимания на его выпады. В общем, он чуть ли не галопом двигался в направлении кладбища. Я как врач видел это невооруженным глазом, не сомневаясь, что долго ему не протянуть. Примерно тогда же виконт де Тайбуа и шевалье де Менильгранд привезли в его фехтовальный зал молодого человека, дворянина из местных. Воспитывался молодой человек где-то вдалеке, отец его недавно умер, и он вернулся в родные края, собираясь жить в фамильном замке. Звали его граф Серлон де Савиньи, нареченный (как принято говорить в городе В., да и в других провинциальных городках тоже) мадемуазель Дельфины де Кантор. Граф, без всякого сомнения, был самым блестящим и самым горячим из всех молодых людей, а молодые люди тех времен еще отличались горячностью, потому что жила еще в людях настоящая молодость. Теперь молодость в людях исчезла вовсе.

Граф наслушался немало чудес об удивительной Отеклер Стассен и пожелал сам взглянуть на чудо. И увидел действительно чудо: необыкновенно соблазнительную молодую красавицу в вызывающем наряде — шелковые панталоны в обтяжку обрисовывали бедра Паллады Веллетрийской [62] Античная статуя богини мудрости и ремесел Афины Паллады, находящаяся в Лувре. , а кожаный колет едва не лопался на груди, но крепко стягивал стройный стан и осиную талию; такой талии черкешенки добиваются, обвивая стан своих дочерей тесным кожаным поясом, который должен лопнуть сам, когда девушка подрастет. Зато держалась Отеклер серьезно и невозмутимо, подобно Клоринде [63] Языческая воительница из поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим», побежденная и убитая христианским рыцарем Танкредом, который не узнал ее в доспехах. . Граф посмотрел, как она дает урок, потом попросил скрестить шпагу с ним. Но в бою граф де Савиньи не показал себя Танкредом: рапира мадемуазель Отеклер Стассен не раз сгибалась дугой, упираясь в сердце прекрасного Серлона, а он не задел ее ни разу.

— Вы недосягаемы, мадемуазель, — поклонился он ей с изяществом. — Уж не предзнаменование ли это?

Может быть, с того самого вечера любовь одолела самолюбие молодого человека.

Как бы там ни было, но после их поединка граф де Савиньи стал приходить каждый день в фехтовальный зал Заколю и брать уроки. Замок графа находился в нескольких лье от города, и он буквально пролетал их верхом или в коляске, однако никто не сказал о нем ни единого дурного слова, хотя в маленьком городке, гнездилище сплетников и сплетниц, обсасывали любую самомалейшую новостишку, — любовь к фехтовальному искусству не требовала объяснений. Де Савиньи ни с кем не откровенничал. Он даже избегал других молодых людей и приходил заниматься тогда, когда никого в зале не было. Куда как не прост был молодой де Савиньи! Задуматься, что там у него с Отеклер — если что-то и было, — никому бы и в голову не пришло. Родители так давно предназначили ему в жены мадемуазель Дельфину де Кантор, обговорив все условия брачного контракта с ее родителями, что их брак просто не мог не состояться, он и состоялся три месяца спустя после возвращения графа де Савиньи. А до своего заключения послужил прекрасной возможностью провести в В. целый месяц… подле невесты. В назначенный час граф каждый день приезжал к ней, после чего отправлялся вечером на урок фехтования, свои уроки он посещал с не меньшей регулярностью.

Как все прихожане, мадемуазель Отеклер услышала в приходской церкви оглашение имен графа де Савиньи и мадемуазель де Кантор, но ни словом, ни жестом не выразила к оглашению ни малейшего интереса. Впрочем, выразила или не выразила, никто, собственно, не знал, потому как никому и дела не было до какой-то Отеклер Заколю. Никто из присутствующих не дал себе труда понаблюдать за ней. Наблюдатели, которым пришло бы в голову, что между де Савиньи и Отеклер может возникнуть связь, еще и на свет не родились. Отпраздновали свадьбу, и граф с графиней отправилась жить к себе в замок, но молодой муж, не изменив своим привычкам, по-прежнему каждый день приезжал в город. Впрочем, многие из владельцев окрестных замков поступали точно так же.

Время шло. Старый Заколю умер. Зал закрылся на несколько дней, а затем открылся вновь. Мадемуазель Отеклер Стассен объявила, что будет продолжать дело своего отца и обучать желающих фехтованию. Смерть Заколю не уменьшила количества учеников, напротив, их стало даже больше. Мужчинам претят оригиналы в брюках, они раздражают, болезненно задевают, зато оригинальность в юбке приводит их в восторг. Женщина, занимающаяся мужским делом, пусть не так уж и хорошо, всегда будет иметь во Франции преимущество. Что же касается мадемуазель Стассен, то она мужское дело делала много лучше мужчин. Со временем она стала куда искуснее своего отца. Показывая приемы на уроке, она была несравненна, фехтуя — неподражаема. Ее удару невозможно было противостоять. Научить такому удару нельзя, как нельзя научить завершающему удару смычком, не все вкладывается в человеческие пальцы учением. Фехтовал немного и я, раз фехтовали все мои пациенты, и, должен признаться, даже меня, любителя, приводили в восхищение ее выпады. Например, переход из четвертой позиции в третью граничил у нее с магией. В вас попадал не клинок, а пуля. Защищавшийся мог сколь угодно быстро действовать рапирой — ему доставался ветер, и, даже когда она предупреждала об ударе, защититься было невозможно: вы непременно получали укол в грудь или плечо. Парировать ее рапиру не представлялось возможным! Я видел, как фехтовальщики с ума сходили от бешенства, называли ее удар фокусом и обманом и готовы были подавиться рапирой от злости. Не будь она женщиной, проклятый прием принес бы ей чертовски много неприятностей. Мужчине он стоил бы каждодневных дуэлей.