Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

Орландо Уозерспун поклонился с надлежащими словами благодарности. Он повернулся — и только-только успел заметить, как Юстес исчезает за окном.

Дело в том, что, пока они дружески беседовали, Юстес почувствовал нарастающее влечение к этому окну — открытому окну. Оно, казалось, манило его. И, порхнув мимо Бленкинсопа, который в некотором ошеломлении предлагал уже нечто вовсе не потребное, вроде кресс-салата и фруктового ассорти, он бросился в бездну и, удачно приземлившись на обе ноги, помчался навстречу безграничным далям с быстротой, которая не оставляла желать ничего лучшего.

В тот же вечер, закутавшись в длинный плащ и изменив свою внешность при помощи приклеенных усов, он явился ко мне и нетерпеливо потребовал билет до Швейцарии, куда и прибыл несколько дней спустя. С тех пор он ревностно, с неугасимой энергией исполняет свои обязанности.

И столь успешно, что в письме, которое я прочитал на ваших глазах, он известил меня о получении им ордена Алого Эдельвейса третьей степени (скрещенные часы с кукушкой), дающего награжденному право разражаться йодлями в присутствии вице-президента. Большая честь для столь молодого человека.

Безмятежную тишину, окутывавшую залу «Отдыха удильщика», внезапно нарушило хлюпанье, явно исторгнутое у страдающей души.

И, посмотрев в направлении этого звука, мы узрели, как мисс Постлетуэйт, наша чувствительная буфетчица, утирает глаза кухонным полотенцем.

— Извините, что побеспокоила, — сказала мисс Постлетуэйт в ответ на наши встревоженные взгляды, — но он как раз уплыл в Индию, а ее оставил стоять с крепко сжатыми губами и сухими глазами перед залитым лунным светом старинным домом. А ее песик подполз к ней и лизнул ей пальцы, будто все понимает и сочувствует ей.

Мы растерянно уставились друг на друга. И только мистер Муллинер, с обычной своей проницательностью, тотчас проник в суть тайны.

— А-а! — сказал мистер Муллинер. — Как я понимаю, вы читаете «Пионы памяти». И как они вам?

— Чудный роман, — сказала мисс Постлетуэйт. — Обнажает душу Женщины, будто скальпелем.

— И вы не считаете, что он уступает предыдущим? По-вашему, он не хуже «Разошедшихся путей»?

— Даже лучше.

— А! — сказал Пинта Портера, поняв, что к чему. — Вы читали роман?

— Последнее творение, — сказал мистер Муллинер, — вышедшее из-под пера создательницы «Разошедшихся путей», романа, который, как вы, без сомнения, помните, произвел такую сенсацию несколько лет назад. Меня творчество этой писательницы интересует особенно, так как она моя племянница.

— Ваша племянница?

— По мужу. В частной жизни она — миссис Эгберт Муллинер. — Он допил горячее шотландское виски с лимонным соком и задумался. — Быть может, — сказал он затем, — вам будет интересно послушать историю моего племянника Эгберта и его будущей жены? Незатейливая повесть, всего лишь одна из тех берущих за душу простых человеческих драм, которые ежедневно разыгрываются вокруг нас. Если мисс Постлетуэйт, несмотря на эмоциональный кризис, найдет в себе силы налить мне еще стаканчик, я буду рад ознакомить вас с ней.

Прошу вас вообразить (продолжал мистер Муллинер), как июньской ночью мой племянник Эгберт стоит у конца пирса — достопримечательности живописного маленького курорта Бэроуш-Бей — и собирается с духом, чтобы задать Эванджелине Пембери вопрос, который рвется из самых глубин его сердца. Он стремился задать его сотню раз и сотню раз не осмеливался. Но в этот сто первый раз он чувствовал себя на редкость в форме и, откашлявшись, заговорил.

— Есть нечто, — сказал он тихим хриплым голосом, — о чем я хочу вас спросить.

Он умолк. Почему-то у него перехватило горло. Девушка смотрела на волны, озаренные луной. Ночь была удивительно безветренной. Издалека доносились еле слышные звуки городского оркестра, который кое-как пробирался через «Песню о вечерней звезде» из «Тангейзера», спотыкаясь из-за второго тромбона, который перепутал ноты и играл «Свадьбу куколки».

— Нечто, — сказал Эгберт, — о чем я хочу вас спросить.

— Продолжайте, — прошептала она.

Вновь он помолчал. Он страшился. Ее ответ значил бы для него так много!

Эгберт Муллинер приехал на этот маленький тихий курорт ради лечебного отдыха. По профессии он был младшим редактором в штате «Еженедельного книголюба», и, как известно каждому статистику, младшие редакторы литературных еженедельников занимают почетное место в списке опасных профессий. Лишь самые закаленные способны без дурных последствий для себя вести беседы с дамами, творящими романы.

В течение шести месяцев неделю за неделей Эгберт Муллинер слушал, как дамы-романистки рассуждают об Искусстве и о своих Идеалах. Он созерцал их в уютных уголках роскошных будуаров, наблюдал, как они ласкали собак и были истинно счастливы только среди своих цветов. И однажды утром владелец «Еженедельного книголюба» застал молодого человека, когда тот с клочьями пены на губах глухо и монотонно твердил: «Аврелия Макгоггин черпает вдохновение из благоухания белых лилий!» — и немедленно отвез его к специалисту.

— Да, — сказал специалист, послушав грудь Эгберта через подобие телефонного аппарата, — мы капельку переутомились, мы согласны? Мы видим плавающие в воздухе пятна и порой склонны лаять, как морские львы, просто из-за угнетенности духа? Так-так. Нам требуется пополнить запас красных кровяных телец в наших кровеносных сосудах.

И пополнение это осуществилось сразу же, едва он в первый раз увидел Эванджелину Пембери. Они познакомились на пикнике. Когда Эгберт на мгновение оторвался от извлечения песка из своего салата с курицей, его взгляд упал на божественную девушку, прихлопывающую осу чайной ложкой. И впервые с той минуты, когда Эгберт, шатаясь, вышел из редакции «Еженедельного книголюба», он перестал ощущать себя чем-то таким, что кошка извлекла из мусорного бака, обследовала и, покачав головой, отвергла как непригодное для кошачьего употребления. Во мгновение ока орды красных кровяных телец понеслись в буйной радости по его кровеносным сосудам. Миллионы их радостно плескались, кувыркались и весело кричали миллионам все еще робко жавшимся по берегам: «Прыгайте к нам! Кровь сегодня отличная!»

Десять минут спустя он пришел к выводу, что жизнь без Эванджелины Пембери будет безводной пустыней.

И все же он никак не решался положить сердце к ее ногам. Она выглядела той самой. Она казалась той самой. Вполне возможно, что она и была той самой. Но прежде чем сделать ей предложение, он должен был удостовериться, что это именно так. Ему было необходимо убедиться, что она внезапно не вытащит рукопись, скрепленную в верхнем левом углу розовым шелковым шнурочком, и не попросит у него нелицеприятного отзыва. У всех что-нибудь да вызывает омерзение. Одни не терпят слизней, другие — тараканов. Эгберт Муллинер не терпел романисток.